44 
Выходим за ограду прогулочным шагом. Эх! Почему день выдался настолько несвоевременно волшебным? Зачем воздух так дивно благоухает, а в лесу, хоть отсюда ее и не видно, так манит быстрая речка? Лучше бы лил дождь, а над головой темнели тучи. Неужели природа не догадывается, не чувствует?
Собираюсь с духом.
– Прежде всего, пожалуйста, запомни: то, какой я была две недели назад и какая теперь, – совершенно разные вещи. И мое отношение к тебе сейчас совсем другое… Я и подумать не могла… Никак подобного не ожидала. От себя… – Говорю сбивчиво и, наверное, не совсем понятно. Боковым зрением вижу, что Грегори до сих пор хмурится, но останавливаться нельзя, не то совсем потеряю логическую нить и второй раз будет уже не начать. – Я ведь была уверена, что отношусь к той немногочисленной группе людей, которым любить просто не дано…
Любить… В волнении облизываю губы. Заговорила о чувствах – самой не верится. А теперь должна признаться, что способна на последнюю низость.
– Но тогда, перед звонком тебе…
Приковав взгляд к темнеющим впереди деревьям, чтобы не видеть, как меняется лицо Грегори, перехожу к главному. Собственные слова звучат жестоко, убийственно, и кажется, что они не про меня и не про мою лучшую подругу – про отрицательных героев из бездарной книжонки. Закончить бы побыстрее, но парой фраз, увы, не обойтись, и объяснение выливается в долгий рассказ, от которого начинает звенеть в ушах. Наконец произношу последнее слово и останавливаюсь у самого леса.
Грегори сначала долго молчит, потом медленно опускается на траву, прижимает руки к лицу, чуть раскачивается из стороны в сторону и вдруг разражается неуемным хохотом. Я хватаюсь за голову, в ужасе думая, не свела ли его с ума моя история.
– Получается, это была единственная причина? – выдавливает из себя Грегори, еще смеясь. – Желание добраться до денежек моего семейства?
– Да нет же… не добраться до денежек… просто получить возможность… – Спотыкаюсь. Тут какие ни подбери слова, суть останется той же.
– А я сам, стало быть, нисколько тебя не интересовал? – спрашивает Грегори уже без смеха, наклоняясь вперед и впиваясь в меня взглядом пылающих глаз, теперь кажущихся почти черными.
– Гм… – Надо бы что-то придумать, изобрести хитрую ложь, которая была бы не совсем выдумкой, но и не чистой правдой. Но я не могу кривить душой и чувствую себя приговоренным к смерти узником, которого уже ничто не спасет, как ни лукавь. – Когда мы сидели на скамейке тогда, осенью, на меня как-то странно подействовал твой взгляд… Я что-то такое почувствовала, но… – Тоже опускаюсь на землю и принимаюсь, чтобы хоть немного успокоиться, рвать и бросать вокруг себя траву. – Потом возникло то же самое чувство, когда ты посмотрел на меня у Стивена… Я танцевала… В тот же вечер я и позвонила.
– И больше ничего? – разочарованно произносит Грегори, и меня охватывает предчувствие: сейчас он снова расхохочется и я от этого смеха оглохну.
Кашляю. Что говорить? Того, чего ждал от меня он, я совсем не чувствовала. Мне и в голову не приходило, что буквально через неделю я по уши в него влюблюсь.
– Молчишь? – с горечью в голосе спрашивает Грегори, и я, ради того чтобы освободить его от этой жгучей боли, готова на все. Увы, лекарств от подобных недугов не заполучить нигде, даже если есть доступ к богатствам Колбертов. – Не хочешь отвечать?
Молча качаю головой. Глаза снова наполняются слезами, и трава на земле превращается в расплывчатое зеленое пятно. Теперь мой плач Грегори не трогает.
– Блестящий вы изобрели план, ничего не скажешь! – издевательски восхищенно произносит он. – Но не учли одной малости лишь только потому, что о ней неизвестно вашим дружкам-сплетникам.
Вытираю глаза и вопросительно смотрю на него. Его взгляд колюч и гневен, отчего он больше похож на себя прежнего и ничем не напоминает себя вчерашнего.
– Доходы, которые приносит мебельная фабрика Колбертов, меня никоим образом не касаются! – восклицает он, и я недоуменно моргаю. Губы Грегори кривятся в усмешке. – Так что просчитались вы с подружкой! Очень жаль, но ты лишь потеряла неделю драгоценного времени. Не побывала вчера у Стивена, не услышала порцию новых слухов. Очень тебе сочувствую!
Из моей души рвется крик: плевать я хотела на слухи и чертов бар! Теперь я совсем другая и сердце мое полно иным… Но я молчу, кусая губы.
– А дело в сущем пустяке, – саркастическим тоном говорит Грегори. – Моя мамочка, будучи молоденькой и ветреной, как-то раз поехала в отпуск без мужа. К родителям, под Даллас. А там взяла и влюбилась! В приезжего музыканта – не то скрипача, не то виолончелиста. Уточнить она не удосужилась. Зачем? Мне ни жарко ни холодно от этого не станет.
44 
