37 
— Ясно. А знаете что-то про труп? — спросил недалекий майор, игнорируя торчащие из-под наших пальто халаты.
— Какой еще труп? — испугался Короткое, а я сказала:
— В этих стенах, видите ли, трупов достаточно много…
— Да, — подхватил Власов, — будьте конкретней. Назовите хоть имя, фамилию. А то знаете, как говорится, человек — целый мир!..
Майор запрокинул голову, почесал шею колпачком шариковой ручки.
— Так-так, что значит — много? Мы с коллегами тут обнаружили руку. Не буду вдаваться в подробности. В общем, одна пенсионерка сообщила… вы точно учитесь не здесь?
Власов, Короткое и я переглянулись. Следующая беседа прошла уже в отделении. Строго между майором и виновником торжества…
После этого случая Моисей Моисеевич притих. Он все чаще пропускал занятия, и его заменяли молодые аспиранты. А когда Полянский все-таки приходил, вместо привычных лекций о коммунизме мы выслушивали монотонные рассказы:
— НефГон обГазует сеть канальцев…
Мы стали для Моисея Моисеевича серой массой. Он начинал забывать наши фамилии и имена. Не ругался больше, не ставил отметки в журнал. Он просто сидел у стола и разглядывал череп.
Близились летние каникулы, и группа перепугалась. Если так дальше дело пойдет, сдать зачет мы не сможем (зачет в медицинском — то же самое, что и экзамен). Однажды утром Фарзет сказала:
— У меня проблема.
— Да, — тихо сказал Моисей Моисеевич, — говоГите.
— Домой надо.
— Это хоГошо, — ответил Полянский, не отрывая глаз от треснувшей лобной кости, — что у вас есть дом, и вам туда надо.
Фарзет встала со стула, продемонстрировав изящную хрупкую фигурку, обтянутую белоснежным халатом, и подошла к его столу.
— Я живу в Осетии.
— Великолепно, — шепнул Моисей Моисеевич.
— Мне надо ехать сейчас. Уже завтра покупать билеты.
Под натиском такого смелого утверждения Моисей Моисеевич впервые за долгие недели приподнял обвисшие веки.
— Билеты? Какие билеты?
…И тут он окончательно потерял рассудок. Кажется, это была его самая яркая, самая сочная, хоть и запоздалая, любовь. Моисей Моисеевич улыбался, болтал, хихикал, как подросток. Постоянно устраивал внеочередные коллоквиумы, чтобы пригласить Фарзет отвечать. Но вместо костей и нервных пучков речь шла исключительно о высоком.
— А как, — мурлыкал Полянский, — вы, ФаГзеточка, относитесь к Бунину?
Девушка требовательно и четко командовала пожилым педагогом:
— Всем надо проставить зачет. И не забудьте — у нас принимать экзамен будете вы.
Полянский покорно и беспомощно выполнял все требования красотки. Ему ничего не надо было говорить дважды. Как-то он даже принес для всех нас бисквитный торт.
Тем не менее, когда подошли сроки, он расписался только в трех зачетках: у меня, у Фарзет и почему-то у Нанзата Хутаева. Видимо, вспомнил про интернационализм, основу власти народа. Остальным пришлось бегать по кафедре, попадаться на глаза суровому Висницкому, выслушивать потоки издевок. В результате был экзамен, который я пропустила. У нашей группы принимал Моисей Моисеевич, всем поставил пять. А я и Фарзет сдавали анатомию отдельно. Так случилось, что в экзаменационный период Моисей Моисеевич отпустил нас с ней по домам…
Первая помощь
Рита Асурова сидела на крыльце и курила. Это было ранней осенью, и сквозь хвою дворовых сосен пробивались теплые лучи, а холодный городской ветер тем временем остужал повернутое к солнцу лицо. Рита была в широких джинсах и халате, небрежно накинутом поверх толстого свитера. В линзах ее очков отражался желточный бархат последних предвечерних часов. Она сидела и думала, мысленно перебирая свои фантазии, запутанные в сквозном потоке бытовых проблем.
Есть люди, живущие внутри своих мыслей. Отдающиеся полностью логике и теориям, выводам и домыслам, красоте земного разума. Другие живут ногами и руками, голосом, поступками, идеями, телесными наслаждениями. Обычно последние принимают первых за идиотов. Рита не относилась ни к первым, ни ко вторым. Крошечный вагончик ее жизни катился по широким рельсам мятежной души. Она жила душой, секундой, дуновением. Яркими словами и делами, энергией поводов и намерений, чувством. Физически влюбляясь и разочаровываясь, меняя мировоззрение так и эдак, получая уроки и попросту блистая всеми гранями хомо сапиенс, Рита дышала исключительно за счет какого-то яркого, горячего кома, пульсирующего в животе.
37 
