44 
— Да, — ответил Висницкий, — я слышал.
— Как интересно! — воскликнул Иван Владимирович. — Вам студенты рассказали?
— Разумеется.
— Так, конечно, сразу видно, что девушки не слишком серьезно относятся к своему будущему. Особенно к ближайшему экзамену.
Рита сказала:
— А чего с нас, с лимитчиков, взять?
И тут Сапожников поразил меня наповал:
— Лимитчиков? Откуда вы берете такие отвратительные слова?
— А вы, — говорю, — откуда?
Иван Владимирович остановил меня величественным жестом.
— Допустим, в качестве примера я привел… Вот посмотрите, Андрей Григорьевич. Хамство не имеет границ.
Висницкий сочувствующе кивнул.
— Скажем, барышни не опасаются насчет экзамена. Скажем, им кто-то поможет. Ну а потом что? Ведь с таким подходом и на работу будет сложно устроиться. Ведь когда молодой доктор, — последняя фраза больше подходила матерому мафиози, — спорит с ака-аде-еми-ком, тут уже возникают более серьезные проблемы.
Висницкий поднял подбородок и трагично опустил бесцветные ресницы.
— Ладно, — сказал Сапожников, — насчет экзамена мы еще подумаем. А вы, — он развернулся к Андрею Григорьевичу, — поговорите с девушками. Буквально в двух словах. Знаете, на всякий случай.
С этой репликой Иван Владимирович широко улыбнулся и прикрыл за собой дверь. Повисла тишина. Некоторое время Висницкий сосредоточенно смотрел на какую-то дальнюю точку в перспективе — между мной и Ритой, потом встал и закурил, стукнув спичечным коробком о край стола.
— Ну вы и влипли. Иван Владимирович — человек серьезный. Ладно. Перед экзаменом подойдете ко мне.
— Спасибо, — сказала я, — мы как-нибудь сами.
— Хорошо. Идите. — И прокричал нам вслед: — А вы не такие гнилые, как я думал.
— Забудем, товарищ офицер, — бросила Асурова.
* * *
Я еще кое-что не успела сказать про Риту. Хотя, наверное, это уже и так ясно. Но, возможно, на всякий случай следует поднять этот вопрос. В общем, у Риты было две стороны личности. Одна — маргинальная и запутанная, другая — светлая, адекватная, благородная. Обе грани часто сливались в один ручей, а иногда — расходились в разные стороны. Я дружила со второй стороной. Но ее не существовало без первой. Я очень хотела, чтобы одна сторона Риты Асуровой стала моей родной. Я таскала ее с собой на вечеринки, чтобы познакомить с друзьями из немедицинского мира. Там ее побаивались. Почему-то в таких ситуациях Рита включала маргинала. Рассказывала о своих психоделически-наркотических путешествиях, хвалилась арестами, кокетливо делилась подробностями интимных отношений с этим дебилом Яриком. Мои товарищи намекали — больше Риту с собой не брать. Маша называла ее «твоя ненормальная подруга». Я же считала, что Рите нужно помочь. Мне казалось, что в ней непременно активизируются биологические механизмы, которые генетически заложил ее отец. Но этого не происходило. Рита отказывалась от моей медвежьей услуги.
А что оставалось делать? Вот общаешься ты с человеком. У вас много общих тем. Вы посещаете разные места. Стремительно сближаетесь. Потом — делитесь личным, отдыхаете вместе, строите планы на жизнь. Конечно, Рита мне не бойфренд, да и я ей не сестра. Но все-таки, все-таки. Посторонний человек постепенно становится близким. Близким — до определенной границы. И вот, дойдя до этой границы, он раскрывается, как бутон. А ты смотришь — внутри все пестики гнилые. Болезнь уже затронула стебель, корешок. Ты хочешь помочь и делаешь все не так. И помогать — как-то глупо, и не помогать — грех. С другой стороны, вот я смотрю, что в медицинском творится, и постоянно вмешиваюсь. Как тут не вмешаться? И все без толку. Только порчу все.
В результате Риту отчислили за непосещение института. Она перестала мне звонить. Однажды я встретила ее возле кинотеатра, она была в каком-то диком оранжевом костюме.
— Ну, ты что?
— Стыдно. У тебя ведь жизнь продолжается, а я чувствую себя по-дурацки. Все у меня не так, не то. Мы с тобой разных полей ягоды. Так что пойми и не сердись, у нас с тобой странные отношения для двух гетеросексуальных девушек. Ты вот меня все спасала, спасала…
— Да как тебя спасешь-то? Деньги у тебя есть, жилплощадь — целых две, и обе твои. А разговоры — это, знаешь, сотрясание воздуха. Ни к чему не приводящее. В конце концов, мы могли бы общаться на посторонние темы.
— У меня все темы — личные. Посторонних — нет. Даш, я очень к тебе привязалась.
44 
