47 
— Я связана соглашением. — Женщина начала раскручивать бинты. — Если я его нарушу, то буду убита, и вам дадут новую смесь.
— Что тебе надо, чтобы ты дала его мне? — спросила Сабина, понизив голос до шепота.
— Один из тех, кто вступил в соглашение, должен освободить другого. Или умереть.
— Должен быть другой путь.
— Ты мечтательница, чародейка, — пробормотала женщина, — а мечты сбываются только во сне.
— Я плету интриги. А интриги имеют место в каждой минуте каждого дня.
Они обе уставились друг на друга. Что здесь происходит? Ридстром моргнул, и внезапно старуха предстала перед ним молодой черноволосой эльфийкой. Что за черт? Сабина, казалось, этого не заметила.
Хриплый звук вырвался из его горла, прерывая напряженный момент.
Сабина повернулась к нему, подошла к кровати.
— Не смотри вниз, демон.
Сабина во всей ее ярости предотвратила его смерть. Пока. Но разве она не понимала, что Оморт вернется, будет снова и снова нападать как трус, которым он и был?
Она легко прочла его мысли:
— Я буду охранять тебя. Это не случится снова.
Она нежно дотронулась до его лба, потом, нахмурившись, уставилась на свою руку. Затем отдернула ее, торопливо оглядывая вокруг, чтобы понять, не заметил ли кто-нибудь ее движения.
— Спи, демон.
Больше он не мог держать глаза открытыми.
«Не читай мои мысли, — подумал он, — не делай этого…»
— Не буду, — сказала она.
«Дай мне клятву!»
— У тебя она есть, — пробормотала она, — теперь спи, демон. И мечтай. Мечтай о том, в чем нуждаешься больше всего.
Его веки отяжелели. И он уснул, погрузившись в мечтания.
Со стула возле огня Ридстром пристально смотрел на свою жену в их кровати. Мерцающий свет играл бликами на ее лице, пока она мирно дремала. Их любимый сын спал тут же в маленькой кроватке.
Снаружи океанский шторм с яростью боролся со стенами замка, внутри же было тепло и уютно. Ридстром наблюдал за своей семьей, оберегал ее.
Никогда еще он не чувствовал себя так умиротворенно.
Малыш заплакал от голода, и Ридстром подошел к кроватке. Нежно качая его в колыбели рук, он поднес его к груди матери. Все еще не совсем проснувшаяся Сабина любовно обняла их сына и пробормотала имя Ридстрома.
Моя семья…
Его глаза резко распахнулись. Я нуждаюсь в этом больше всего на свете. И она — ключ ко всему этому.
В ту же секунду его пронзила резкая боль, тысячами мелких иголок вонзаясь в его тело с каждым вдохом. Его позвоночник исцелился. Как долго он приходил в себя?
Тут же в камеру вбежала Сабина. Она была одета в новое металлическое бюстье, глаза обведены темно-синим. Сколько же времени прошло?
— Я ненадолго. Я только зашла, чтобы проведать моего невероятно глупого демона.
Он видел, что она была на взводе, ласковая и мягкая Сабина куда-то ушла.
— Как долго я приходил в себя? — спросил он с усилием. Он лежал на кровати с кандалами на одной лодыжке и свободными руками, но еще не мог ими двигать.
— Один день. Твое тело быстро исцелилось. Твои позвоночник и шея уже восстановились, как и избитые легкие, раз ты можешь говорить.
Когда он осматривал бинты, обернутые вокруг его тела, она произнесла:
— Кожа еще не затянулась на ранах, но это скоро произойдет. Тебе повезло, что ты не пострадал сильнее. Зачем, ради всего святого, ты стал дразнить Оморта?
— Потому что было замечательно… в конце концов сделать это.
— Если бы не я, ты бы умер.
Хитрость и сила Сабины были неописуемы. Она оказалась столь же влиятельной, как и Оморт — скорее, даже больше, потому что чародей хотел ее.
Но отвечала ли она на его чувства? Спали ли они? Подобные отвратительные вещи происходили в их видах. Может быть, поэтому она и предана ему.
Или потому что не могла убить его? Не будь Оморт бессмертным, могла бы она выступить против него? В этом случае она была бы очень полезной.
Что, если Ридстром смог бы убедить ее, что меч сработает? Смогла бы она сделать последнее движение?
Королева на шахматной доске, ожидающая момента, чтобы ударить.
Ридстром мог попытаться. Что он теряет?
Сабина скрестила руки на своей обтянутой металлическим бюстье груди:
— Подозреваю, что ты не чувствуешь потребности поблагодарить меня. Ты — очень нелюбезный демон в придачу к тому, что чрезвычайно глуп.
47 
