32 
– С чего вы взяли? Напротив, роль сиделки пришлась мне по душе. После двух с половиной месяцев трудного выздоровления приятно почувствовать себя, так сказать, в противоположной роли.
– Могу поспорить, пациент из вас был кошмарный! – с лукавой искоркой в глазах заметила Лия.
Шон невольно улыбнулся в ответ.
– Хуже не бывает! Не знаю ничего тяжелее вынужденного безделья. По сравнению с этим ухаживать за больными – одно удовольствие.
Как ни странно, Шон говорил вполне искренне. Последние два дня пошли ему на пользу: улеглось тоскливое беспокойство, терзавшее его уже три месяца, рассеялось уныние, исчезли ночные кошмары, из-за которых он боялся засыпать. Да у него просто не было времени на нытье и жалость к себе! Лия ведь нуждалась в постоянном уходе, и забота о ней не оставляла ни одной свободной минуты.
Объяснение вполне логичное, но Шону почему-то казалось, что дело не только в этом.
– Расскажите мне о вашей семье, – попросила Лия, с благодарной улыбкой приняв у него из рук чашку чая. – Я еще ничего не знаю о вашей матери. Она, наверно, тяжело пережила уход мужа?
– Сказать, что она была в отчаянии, – значит ничего не сказать, – ответил Шон, садясь на свое место. – Весь ее мир пошел прахом. Она осталась совершенно одна – беременная, с ребенком на руках, без всякой надежды на помощь. Она была убита горем, и мне пришлось взять на себя заботу о ней и о Пите, когда он появился на свет.
– Значит, в девять лет вы стали взрослым.
Шон молчал, опустив взор на судорожно сцепленные руки. Ему было не по себе. Три дня назад он лишь мельком упомянул о своем детстве, уверенный, что Лия тут же это забудет, а она, оказывается, запомнила каждое слово.
– Я Козерог, – сказал он наконец, решив обратить тяжелый разговор в шутку. – День рождения у меня двенадцатого января. Кто-то мне говорил, что козероги рождаются стариками.
– Я тоже об этом слышала. Но с возрастом, говорят, они молодеют душой. Лет через двадцать вы станете веселым и беззаботным, как мой шестнадцатилетний кузен Джеймс. Тогда уже я буду для вас слишком старой, если, конечно, вы не увлекаетесь старушками.
Нет, Шон в жизни не увлекался старушками. Его беспокоило другое: как это случилось, что он, рассудительный и здравомыслящий Шон Галлахер, с младых ногтей усвоивший, что «вечность» – пустое слово, а любовь до гроба встречается только в сказках, всерьез раздумывает о том, каково было бы прожить с этой женщиной двадцать лет.
– Даже через двадцать лет ни один нормальный мужчина не сможет пройти мимо вас равнодушно.
Она вскинула изумленные глаза.
– Но мне будет уже сорок пять!
– С вашей красотой не стареют. Телосложение, черты лица, глаза – все это не меняется с годами.
– Перестаньте, Шон! – Глаза ее заблестели, щеки залились очаровательным румянцем. – Вы мне безбожно льстите!
– Нет, не льщу, – твердо ответил Шон. – Не вижу смысла. Чтобы убедиться в правильности моих слов, вам достаточно взглянуть в зеркало. Такие лица, как ваше, не стареют – время лишь наделяет их иной, более глубокой красотой.
Шон говорил искренне, об этом свидетельствовали его глаза. Но, едва вымолвив последнее слово, он почувствовал, что преступил неписаные заповеди, на которых строились их отношения. Незримая нить, натянутая между ними, вздрогнула и зазвенела, готовая лопнуть.
Несколько мгновений – несколько ударов сердца! – две пары глаз отражались друг в друге. Слова были им не нужны, да и нельзя было высказать словами то, что молчаливо говорили друг другу эти двое. Но вот Лия моргнула и опустила глаза. На скулах ее запылали алые пятна.
– О… очень вкусный чай, благодарю вас.
– Трусиха! – мягко упрекнул ее Шон. Он не знал, радоваться или огорчаться тому, что она решила сменить тему.
Лия немедленно вздернула голову, готовая ответить на вызов.
– Это не трусость, а здравый смысл! – резко ответила она. – Оба мы прекрасно знаем, что это ничего не значит. Мы заперты в доме, нам никуда не деться друг от друга, – естественно, между нами возникает притяжение. Обычный психологический эффект. Но растает снег – вместе с ним растает и это.
«И я вернусь к жениху». Лия не произнесла этих слов, Шон прочел их во вздернутом подбородке, в том, как она старалась не встречаться с ним взглядом.
– Возражение принято, – сухо ответил он. – Еще чаю?
– С удовольствием, – ответила она каким-то сдавленным голосом. – Очень хочется пить.
32 
