Особенно,... 
83 
— Она тяжело болела?
— Она умерла при родах.
— Значит, был и ребенок?
— Случилась двойная трагедия.
И вновь последовала не высказанная вслух команда: хватит говорить об этом.
«Ну что ж, — подумала я, — это понятно».
После этого мы пошли осматривать внешние строения, и меня просто восхитила конюшня. Осмотрев гумно, прачечную, винные погреба, я окончательно уверилась в том, что стала хозяйкой богатого поместья.
Я сказала:
— Мне надо написать письма матери и сестре и рассказать им о своем новом доме.
— Это необходимо сделать.
— А когда сестра выздоровеет, они смогут приехать к нам в гости.
— Обязательно, — уверенно подтвердил он, и я стала представлять себе их визит.
— С какой гордостью я буду показывать им все это! — воскликнула я.
Очень довольный, он сжал мою руку. После обеда мы оседлали лошадей и отправились на прогулку, так как он хотел, чтобы я познакомилась с окрестностями. Имение было небольшим: фамильные земли располагались в Камберленде, а Фар-Фламстед был всего лишь загородным домом солдата. Земли: огороды, сады, луга и еловая роща содержались в образцовом порядке.
Вечером, как и накануне, мы вместе поужинали. Как и накануне, мы разделили ложе под бархатным пологом.
* * *
Две недели мы провели по определенному распорядку. Каждое утро он отправлялся в библиотеку поработать, а я была предоставлена самой себе и прогуливалась по угодьям замка, составлявшим примерно десять акров. Здесь были розарий, пруд с рыбой, огород и сад с целебными травами. Я написала подробные письма маме и Берсабе. Матери я детально описала растущие здесь цветы и то, как сказывается на них более прохладный и сухой местный климат. Писать Берсабе оказалось труднее. Я слишком часто представляла ее лежащей в постели, где ей нужно было провести еще довольно длительное время, восстанавливая силы, по выражению матери, и поэтому мне казалось неудобным слишком подробно расписывать то счастье, которое я, несомненно, переживала, хотя вообще природа счастья такова, что ощущение счастья бывает обычно мимолетным, а если оно и длится в течение всего дня, то это — редкий день. То, что мне предстояло проводить ночи с мужем, меня уже не пугало, а скорее приводило в смущение. Об этой стороне супружеской жизни я никогда раньше не задумывалась, и мне постоянно казалось, что мужчина, обнимающий меня по ночам за красным пологом огромной кровати, — какой-то незнакомец, а не тот благородный, достойный, полный самообладания человек, который был со мной днем.
Я нежно любила его. Я никогда в этом не сомневалась, а то, что временами в своей дневной ипостаси он вдруг становился каким-то далеким, отстраненным, делало его еще более загадочным и привлекательным. Я живо представляла, как объяснила бы это мать: «Ты вышла замуж очень молодой. Если бы я была рядом с тобой, мы бы поговорили, и я объяснила бы все, что тебе предстоит. Тебя следовало подготовить. Но все произошло так быстро, так неожиданно, что тебе пришлось немножко поплутать в потемках. Не бойся.
Ты любишь его, а он любит тебя. Ты его слегка побаиваешься, поскольку он занимает высокий государственный пост. Ну что ж, это хорошо, когда мужа уважают…»
Интересно, чувствовала ли она то же самое с моим отцом?
Конечно, если бы рядом со мной была Берсаба, я могла бы поговорить с ней. Но заставить себя изложить на бумаге самые потаенные мысли даже в письме к ней я не могла.
После обеда, когда Ричард заканчивал работать, мы отправлялись на верховые прогулки. Ему нравилось показывать мне окрестности. Он прекрасно знал природу и особенно любил деревья. Указывая на дерево какой-нибудь породы, он подробно рассказывал о нем; а вокруг Фламстеда росло множество самых разных деревьев. Прогулки с Ричардом немного смахивали на урок ботаники. Например, он останавливался возле ручья, где росли ивы.
— Видите, как они любят мокрую землю, — показывал он. — Смотрите, корни почти погружены в воду. Это мужское дерево — у них с женским разные цветки Вы, должно быть, видели, как весной на этих деревьях распускаются пушистые серебристые почки. Так вот, у мужских деревьев кончики почек золотистые, а у венских — зеленые. Когда они в цвету, их ветви словно усеяны комочками светлой шерсти.
Рассказывал он о шотландских соснах и тисах.
— Посмотрите на этот тис. Он растет здесь уже более сотни лет. Не наводит ли это вас на размышления? Представляете, как много он видел? Он уже рос здесь, когда королева Елизавета вступила на престол — и даже раньше, когда ее отец, Генрих VIII, разгонял монастыри и отказался подчиниться Риму.
83 
