40 
— Сюда, — устало распорядился Роберт, распахивая для нее дверцу. Следуя за ним по каменным ступенькам к двери, ведущей в центральный холл, Шарон старалась не выдать проснувшегося любопытства, живого интереса к этому дому, который она до сих пор упрямо отказывалась посетить. Ей очень понравились с тонким художественным вкусом продуманные более века назад благородные пропорции холла и лестниц, элегантный лепной потолок.
Отделанные благородным деревом двери переливались в лучах вечернего солнца густым красно-коричневым цветом. Шарон подавила вспыхнувшее в ней желание прикоснуться к ним, узнать, каково на ощупь это дерево, такое теплое и живое с виду. Ей вспомнилось, что последний раз ей также сильно хотелось дотронуться до Роберта — до его бронзового мускулистого тела. Она вконец смутилась.
Лестницы и коридор были выстланы сукном прекрасной выработки, которое служило отличным фоном для лежавших на нем персидских ковров. Если бы Шарон жила здесь, то добавила бы лишь несколько штрихов — какой-нибудь большой букет на круглом столе, но в остальном она не могла придраться ко вкусу Роберта.
— Пожалуйста, сюда, — сухо произнес он, отворив одну из дверей.
Шарон вошла. Косые блики заходящего солнца заливали все вокруг. Она была в огромном, в стиле позднего средневековья, зале, простиравшемся едва ли не в половину нижнего этажа. Роберт искусно обставил его и старинной, и современной мебелью. Каким-то чудесным образом обстановка держалась в едином, чрезвычайно необычном стиле — одновременно строго элегантном и по-домашнему уютном.
— А теперь, — жестко начал Роберт, входя вслед за ней в зал и плотно затворяя за собой дверь, — может быть, ты расскажешь мне, какую игру продолжает ныне наша общая знакомая, мисс Шарон Дуглас?
— Не понимаю, что ты имеешь в виду.
— Послушай, невеста, не говори со мной так. Какого черта тебе надо было ко мне бросаться и делать ясным то, что…
— Что именно? — огрызнулась она. Навернувшиеся слезы жгли ей глаза. — Что мы спали вместе? Так они уже это знают — или вот-вот бы узнали, — поправилась Шарон для пущей честности.
— Ты о чем? — нахмурился Роберт. — Конечно, Фрэнк…
— Не Фрэнк, — перебила его Шарон. — Никто ничего не говорил, но мама пригласила сплетника Роуда, и судя по тому, как он и Диана на меня смотрели… — Она прикусила губу. Так не хотелось признаваться ему, какой беззащитной, одинокой и уязвимой почувствовала она себя, увидев, как вылупились на нее Генри и Диана Роуд, и, догадавшись, о чем они, скорее всего, говорят.
— Тебе-то хорошо, — зло влепила она Роберту. — Никто бы о тебе хуже не думал… из-за того, что случилось. А для меня все не так… Зачем только это случилось? — с горечью произнесла она, чуть не плача.
— Тебе в самом деле непонятно почему? — грубо сказал Роберт. — Все вышло из-за этого, Шарон… Из-за этого… — И тут он обнял ее и начал целовать, впиваясь в ее губы.
Ее поразило, как все ее тело ответило на этот полный исступленной жажды поцелуй — ответило жадно, нетерпеливо, с бесстыдной готовностью, требуя еще и еще, подталкивая и возбуждая его…
Шарон в ужасе почувствовала его руку у своей груди. Как только он начнет ласкать ее, у нее не останется никакой надежды на отступление. Она не сможет остановить этот пугающий, разнузданный натиск чувств, распирающих ее. Шарон попыталась вырваться из его объятий, но ее уже поглощало знакомое с последней поры головокружение, мешавшееся со слабостью и тошнотой.
Не в силах избежать этого, она прикрыла глаза и тихо застонала.
— Шарон, Шарон, что с тобой? — услышала она обеспокоенный голос Роберта. Она рухнула прямо на него. Когда он подхватил ее, с нежностью прижимая к себе, головокружение стало проходить. К счастью, с ним отступала и тошнота.
— Давно это с тобой продолжается? — взволнованно спросил Роберт. Он все еще обнимал и бережно поддерживал ее. Непонятно почему, но стоять, прижавшись к нему, Шарон было легче, чем заставить себя отойти. Она все еще ощущала близость обморока и никак не могла выбросить из головы тот страх и чувство беззащитности, которые испытывала сегодня в отсутствие Роберта, то радостное оживление, которое охватило ее, стоило ему лишь появиться в гостиной.
— Что давно со мной продолжается? — едва шевеля губами, откликнулась он.
— Ты ведь знаешь, что я имею в виду. Ты беременна? Ты носишь моего ребенка?
40 
