Особенно,... 
51 
– Что? – переспросил, закашлявшись, но Леночка захохотала:
– Да ладно! Пошутить нельзя, – и тут же продолжила о своем, о работе: – Искали кого-то с медицинским образованием. И с мозгами. А я участковой два года отбегала – и решила – всё, хватит с меня. Это не жизнь… Лифты в домах не работают – побегай так… то на седьмой, то на девятый. Здесь намного приятнее и платят больше. Ну вот, почти дошли.
Она указала рукой, но Николай ничего не увидел – кажется, лесок прерывался, однако никакого здания не было заметно (а было ли там здание? Когда-то Нора сказала, что у ее дома нет ни начала, ни конца, ни дверей… Никогда не видел снаружи).
– Знаете что, Леночка, – теперь он твердо перешел на вы и решил, что они так и останутся на вы. – Сегодня я, пожалуй, уже не хочу туда идти. Теперь я дорогу знаю, я вернусь завтра.
– Как хотите, – приняла его «вы», что сделало ее серьезнее, если не считать особого едкого ударения, которым выделила «хотите»… Знала, знала, чего он хочет, и знала, что сама ему и мешает, из-за нее он не идет дальше.
– Тогда до свидания, Лена.
– Дорогу найдете-то? Без меня?
– Найду, – он не стал спрашивать, куда вызывать такси, и не сразу понял, что она имеет в виду дорогу – сюда. Нет, он не собирался возвращаться, и сегодняшняя неудача – очень, очень кстати. Завтра будет другой день, не такой день, когда срываются, – такой, когда живут и не помнят и живут дальше.
Краем уха слышал, как бормочет Лена за спиной своим смешливым голосом: «Придешь, как миленький придешь», – но постарался не расслышать слова и забыть, и вообще этот случай забыть как недоразумение, случайный разговор на обочине, и все остальное забыть. Однако ничего не изменилось.
День Норы
Темная комната. Удар. Семь ударов – часы. Стрелка со щелчком перемещается на деление.
Просыпается. Вспоминает, кто это: она. Вспоминает имя: Элеонора Фелисия и краткое имя: Нора, означающее нечто другое, ей более приятное. Глаза открыты, но не видно ничего.
– Пожалуйста… Кто-нибудь… света…
Приподнявшись на постели, Нора смотрит, как светятся в темноте ее длинные белые пальцы. Вошла незнакомая (шаги по звуку не знакомы).
– А где Мани? – Голос не достигает стен. – Зажгите… Всё зажгите…
Внезапный огонь освещает незнакомое круглое лицо. Вошедшая женщина проворно передвигается вверх-вниз по приставной лестнице, добираясь до отдаленных канделябров, чиркает спичками. Зачем спички? Мани обходилась без. Одна за другой появляются четыре стены спальни, выходы, входы, занавеси, часы, столики, сундуки и секретеры с множеством тайных ящичков. Окон в спальне нет. Та, со спичками, тихо напевает.
Нора поднимается, тяжелые волосы тянут ее обратно, на подушку, они словно из черного металла с красным отблеском, их так много, но ее дисциплинированность сильнее, она выпрямляется, а волосы падают на спину, приникают к белой рубашке. На простынях остаются свежие пятна крови. Несколько шагов, отодвигает занавесь – в умывальню. По ступеням спускается в неглубокий бассейн, наполненный холодной водой. Стягивает мокрую рубашку, отбрасывает прочь.
Из лона и по ногам текут бурые сгустки крови, плывут. Превозмогая отвращение, смотрит: ее тело холодное, и вода, темная, холодная, по ней расползаются пятна. Менструация.
– Пожалуйста… и быстрее!
«Ой… Сейчас, сейчас», – бормочет, притворяясь испуганной, та женщина на ходу и суетится, собираясь зажечь свет в умывальне, но передумывает, махнув рукой, – из-за отодвинутой занавеси несколько лучей проникают сюда, падают на пол. Подходит к Норе. Моет ее. Нора в этот момент думает, поэтому тело ее неподвижно. Служанка разглядывает, берет один за другим фиалы с маслами – из розы, из жасмина, из сандала, делает вид, что боится ошибиться в порядке, – порядок помнит наизусть, не боится. Поворачивает Нору и моет ей спину, напевая все то же. Седьмой фиал оказывается пуст – ни капли. Пока Нора стоит, отвернувшись, и смотрит вверх, та женщина незаметно наполняет флакон из пластиковой бутылки с надписью «Нивея».
– Ну вот и всё. Окончено омовение. Можно выходить, – служанка говорит с ложным почтением.
Нора поднимается по ступеням, и ее кожу долго высушивают, обволакивая тонкими полотнами. Но капли остаются, возникают снова, а недобросовестная женщина начинает ее одевать.
Шелковая рубаха, полосы ткани для крови, скрыть излияние; стягивает дыхание нижнее платье, ужимает грудь жесткое полотно, затем женщина замыкает ее в проволочный каркас платья верхнего. Чехлом натягивается пыльный пурпурный бархат, украшенный кусочками драгоценного металла. Падают длинные рукава. Так теплее. Теперь Нора прямая и стройная, может только слегка повернуть голову вправо или влево, куда захочется. Шорох – пробежала крыса, камень стен доносит эхо из дальних залов.
51 
