– Капитан, если вы соберете свое грязное белье и принесете на задний двор, я его постираю.
Курт оторвал взгляд от сына и посмотрел на нее.
– Вы очень добры, мэм. Вот только… – Он улыбнулся. – Что я надену, пока вы будете стирать мою одежду?
Хелен смутилась:
– Наверняка у вас есть…
– Две пары брюк, – констатировал он. – Лучшие на мне. Другие порваны. Кроме брюк, у меня имеются три поношенные форменные рубашки и одна белая.
Чарли, внимательно слушавший взрослых, переводя взгляд с одного на другого, гордо сообщил:
– А у меня вот сколько рубашек. – Он выставил перед собой ладошки с десятью растопыренными пальцами. – Наверное, – не совсем уверенно добавил он, бросив взгляд на отца. – Правда, капитан?
– Конечно, – ровным тоном отозвался Курт, не выказав никаких эмоций.
Но сердце подскочило у него в груди. Впервые сын обратился к нему. Это было так неожиданно и так замечательно, что ему хотелось смеяться и кричать от радости. Но он не мог произнести ни слова, к горлу подступил комок.
Не важно, что Чарли назвал его капитаном, а не отцом. Этого следовало ожидать. Ребенок никогда не слышал, чтобы его называли иначе. И Джолли, и Хелен Кортни обращались к нему именно так.
– У тебя десять рубашек, – добавил он после некоторого раздумья. У Чарли действительно было десять рубашек. Все они выцвели, износились, и он из них вырос. Курт ничего так не желал, как купить своему единственному сыну новую одежду.
– Наверное, все они грязные, – вздохнул Чарли, пожав худенькими плечами.
– Если ты принесешь свои рубашки, я сегодня же их постираю и поглажу.
Чарли склонил головку набок и поинтересовался:
– А что я надену, когда пойду рыбачить с Джолли?
Хелен ласково взяла ребенка за плечи.
– Надень брючки, а остальное принеси мне. Летом можно ходить без рубашки.
– Как капитан?
– Точно, – подтвердила Хелен. Она убрала руки и выпрямилась. – А теперь беги собери свои вещи.
Чарли помедлил в нерешительности. Затем робко потянулся к руке Хелен, сжал ее в своих ладошках и спросил с надеждой в голосе:
– Вы поможете мне?
Хелен растерялась.
Нортвей наверняка тоже войдет, а ей не хотелось находиться с ним в комнате, где он живет. К тому же это неприлично. Бабушка Берк осудила бы столь вольное поведение.
Но еще меньше ей хотелось отказывать малышу, который начал ей доверять.
Хелен вошла в пристройку вместе с Чарли. Доминик опередил их.
Курт вошел следом.
Однако остался у двери. Он стоял в расслабленной позе, прислонившись спиной к косяку. Чувствуя, что его присутствие тревожит Хелен, старался держаться на расстоянии.
Хелен оглядела большую комнату. Ей не понравилась небрежная, типично мужская манера Курта вести хозяйство. Она сразу же заметила на спинке стула грязную детскую рубашку. Сильно поношенную и выцветшую от многочисленных стирок. Ребенок нуждался в новой одежде. Хелен с удовольствием купила бы Чарли целый гардероб, но у нее не было денег.
Подойдя к стулу, она взяла рубашку и улыбнулась:
– Так, одна есть. Осталось найти остальные девять.
Чарли, внимательно наблюдавший за ней, широко улыбнулся. Он бросился к постели, преследуемый по пятам Домиником, схватил еще одну рубашку, висевшую на спинке кровати, и с торжествующим видом повернулся к Хелен.
– Две! – Она подняла два пальца.
И началось состязание, своего рода игра.
Кто найдет больше грязных рубашек. Доминик счел это занятие слишком глупым, чтобы принимать в нем участие. Он величественно покачал головой, запрыгнул на неубранную постель, растянулся на одеяле и закрыл глаза, словно хотел сказать: «Разбудите меня, когда вся эта дребедень закончится».
Забыв о присутствии Курта, Хелен и Чарли носились по загроможденной комнате, выуживая грязные рубашки из самых неожиданных мест. Каждая находка сопровождалась ликующими воплями и хохотом.
Курт оставался в стороне, наблюдая за резвящейся парой из-под полуопущенных век. Он испытывал соблазн присоединиться к ним, но не осмеливался. Не хватает только, чтобы его вмешательство положило конец их шумному веселью.
Впрочем, его вполне устраивала роль зрителя. Хелен вела себя так, словно была ровесницей Чарли.
Глядя на них, Курт не мог решить, кто очаровательнее: его маленький белокурый сын, одетый в ночную рубашку, или стройная златовласая женщина-ребенок.
Улыбаясь, он опустился на пол, сложив на коленях загорелые руки.