Натали оставалась в городе до самого вечера, хотя и не переставала убеждать себя, что надо бы отправляться домой. Постепенно ею почему-то овладело странное, не совсем понятное чувство приподнятости. Совершенно опустошенная, она тем не менее была готова действовать, ей вдруг стало казаться, что она должна что-то сделать и притом безотлагательно. В этом неестественном возбуждении была своя прелесть.
Солнце уже готовилось нырнуть за неровную линию западного хребта, а Натали все еще находилась в кабинете. В эти долгие часы одиночества она то лежала на диване в полной прострации, то беспокойно мерила небольшое помещение шагами. Она покинула его только тогда, когда за хребтом остался лишь намек на свечение.
Натали вышла в вечернюю прохладу со столь же целеустремленным видом, с каким утром явилась в суд. Узел золотисто-рыжих волос был закручен заново, блузка застегнута на все пуговицы, плечи расправлены. Никто не узнал бы в ней ту растерянную женщину, какой она была утром.
По дороге к городской конюшне, где она всегда оставляла лошадь, Натали дружески приветствовала знакомых золотоискателей, а те в ответ почтительно приподняли шляпы. Поскольку наступило время ужина, улицы были по большей части пустынны.
Проходя мимо тюремного здания, Натали ощутила прежнее смятение. Пульс участился, дыхание стеснилось. Она приказала себе поскорее пройти мимо, но когда приблизилась к наружной двери, распахнутой из-за духоты, взгляд сам собой устремился внутрь коридора, тускло освещенного газовым рожком.
Тюремщик мирно похрапывал, положив ноги на стол, скрестив руки и свесив голову на грудь. Это зрелище заставило Натали остановиться и оглядеться. Она напомнила себе, что как наивысший юридический чиновник округа Кастлтон имеет полное право входить в тюрьму в любое время суток. И не только имеет право, но и обязана, если в тюрьме содержится опасный преступник, а тот, кому поручена его охрана, спит крепким сном. У нее просто нет выбора, как у любого представителя власти перед лицом возможного побега. Нужно поскорее убедиться, что все в порядке.
Тюремщик не проснулся, когда Натали проходила мимо. За его столом находилась еще одна дверь, она вела в короткий коридор, разделявший две камеры. Натали остановилась перед ней в нерешительности. Войти или удалиться?
Войти.
Она просто обязана войти, чтобы убедиться, что этот человек не собирается осложнить жизнь ей, а заодно и себе. Что, если он расскажет о той ночи в “Испанской вдове”? Что, если уже рассказал?! Тогда слухи о ее распутном поведении достигнут не только Эшлина, но и каждого жителя Клаудкасла! Все поймут, что уважаемая женщина, леди, слуга закона на самом деле не лучше последней потаскушки.
С сильно бьющимся сердцем Натали приблизилась к единственной занятой камере. Кейн Ковингтон лежал на нарах, залитый лунным светом, превосходно оттенявшим резкие, хищные черты его лица. Поза его была лишена всякого напряжения — напротив, дышала томной ленью, словно он был распростерт на самом удобном ложе в мире. Он был без пиджака, брюки так и льнули к крепким ногам, между полами расстегнутой рубашки виднелась знакомая темная поросль.
Натали ощутила, как вспыхнуло ее лицо. Она слишком хорошо помнила, на что способно это ладно скроенное тело.
Внезапно, хотя она стояла совершенно неподвижно, Кейн повернул голову. В его безмятежном взгляде появился интерес.
Натали стояла настороженно, как зверек, готовый в любую секунду обратиться в бегство. Тем не менее в ее позе было и нечто призывное, обольстительное. Волосы, подсвеченные сбоку газовым рожком, горевшим в коридоре, золотистой короной обрамляли голову.
Кейн с усмешкой спустил ноги с нар, немного помедлил, потом соскочил на пол и быстро прошел к сплошной решетке, служившей в камере дверью. Гостья поспешно отступила, прижав руку к груди, словно стояла перед клеткой с хищником, который вдруг подошел опасно близко. Кейн засмеялся:
— Вы в полной безопасности, ваша честь! Я не мог бы до вас добраться, даже если бы захотел. С другой стороны, я тоже надежно защищен от всяких посягательств.
Глаза ее сердито сверкнули. Покосившись через плечо на сумеречный коридор, откуда доносился храп тюремщика, она подошла ближе.
— Мистер Ковингтон, я здесь затем, чтобы… чтобы убедиться, что замок вашей камеры надежен, и узнать, нет ли у вас жалоб на содержание. Хорошо ли вас кормят?
— О, вполне! Мне совершенно не на что пожаловаться. — Тон его источал сарказм. — На ужин был сочный бифштекс, картофель фри, молодая фасоль, пирог с вишнями и, конечно, целое море превосходного черного кофе. У вас в тюрьме лучше, чем на любом курорте. Как мило со стороны городских властей так баловать заключенных!