Пилот, наверно, получил специальные распоряжения: мы не пролетели над Фудзи. В Токио мне мало что показалось знакомым. Сам по себе город не очень изменился, но он перестал быть для меня зоной исследований. Меня возили на посольской машине на приемы и пресс-конференции, где журналисты обращались ко мне с глубоким почтением и задавали серьезные вопросы. Я отвечала что в голову придет, и мне было неловко оттого, что они старательно всё записывают. Мне хотелось крикнуть: «Что вы, я же шучу!»
Мой японский издатель устроил по случаю выхода книги коктейль. Была масса народу. Тринадцатого января 1996 года я увидела в этой толпе лицо, которого не видела с 10 января 1991-го. Я бросилась к нему, назвав его по имени. Он назвал по имени меня. Я замерла. Я рассталась с мальчишкой весом не больше шестидесяти килограммов, а сейчас передо мной стоял молодой мужчина, весивший не меньше девяноста. Он улыбнулся и сказал:
— Я растолстел, да?
— Что случилось?
Я прикусила губу, задав идиотский вопрос. Он мог бы ответить: «Ты уехала». Но он тактично удержался и только пожал плечами, как всегда.
— Ты не изменился, — сказала я, улыбаясь.
— Ты тоже.
Мне было двадцать девять лет, ему двадцать восемь.
— Говорят, ты женился на француженке.
Он кивнул и извинился: жена не могла сегодня его сопровождать.
— Она дочка генерала.
Я расхохоталась, как когда-то, над непредсказуемостью его поступков.
— Чертов Ринри!
— Чертов я!
Он попросил меня подписать ему экземпляр «Гигиены убийцы». Не помню, что́ я написала.
Другие гости ждали автографа. Надо было прощаться. И вдруг у меня земля ушла из-под ног.
Ринри сказал:
— Разреши подарить тебе братское объятие самурая.
Его слова пронзили меня. Я так рада была видеть Ринри и вдруг ощутила нестерпимую боль. Я бросилась ему на шею, чтобы не расплакаться. Он прижал меня к себе, я прижала его к себе.
Он нашел точные слова. Он искал их больше семи лет, но все-таки нашел, и они не опоздали. Когда он говорил о любви, меня это не трогало, потому что слово было неверное. Но сейчас он действительно выразил то, что нас связывало. И когда прозвучали правильные слова, во мне наконец открылись шлюзы.
Во время нашего объятия, длившего десять секунд, я разом почувствовала все, что должна была чувствовать на протяжении семи лет.
Это было невероятно сильно — семь лет эмоций, прожитые за десять секунд. Вот, значит, как называется то, что было между Ринри и мной, — братское объятие самураев. Насколько же это выше и прекраснее, чем банальная любовная история.
Потом самураи разжали объятия. Ринри благородно ушел не оглянувшись.
Я закинула голову, чтобы из глаз не покатились слезы.
Я была самураем, подписывающим книги, и меня дожидался следующий гость.