Особенно,... 
70 
– Господи! – воскликнула Катрин. – Кто это?
– Готье, – ответила Сара, смеясь. – Он подружился с детьми, которые его обожают и виснут на нем. Нормандец часто к ним заходит, когда они сидят с гувернером.
– Черт возьми! У них есть гувернер? Никогда бы не подумала, что наши друзья живут на такую широкую ногу.
– По правде говоря, – сказала Сара, беря в руки гребень и начиная расчесывать волосы Катрин, – это довольно странный гувернер. Такой домосед, что никогда не выходит из комнаты, а по саду прогуливается только по ночам.
– Ты хочешь сказать, что не мне одной приходится скрываться в этом доме?
– Разумеется! Похоже, мессир Кер задался целью собрать всех, кого преследует мстительный Ла Тремуйль. Поэтому в доме его кого только не встретишь! А этот пресловутый гувернер – не кто иной, как мэтр Ален Шартье собственной персоной. Ла Тремуйлю не понравилась его «Песнь освобождения», написанная во славу Жанны, и теперь поэту приходится скрываться, чтобы спасти свою жизнь.
– Стало быть, в опалу можно попасть за похвалу Деве?
– Или за то, что служил под ее началом. Пока жив толстяк фаворит, пока он держит в руках власть, опасность грозит любому – даже тем, кто всего лишь оплакал ее безвременную кончину или сказал на людях, что она была святой спасительницей Франции. Лишь капитаны могут чувствовать себя в относительной безопасности, потому что командуют войсками. Ты еще всего не знаешь. В доме напротив, у мессира де Леодепара, скрываются, ожидая лучших времен, духовник Жанны брат Жан Паскорель и ее паж Имерге. Многие прячутся в своих поместьях.
Катрин слушала в изумлении. Оказывается, Жак Кер превратил свой дом и дом тестя в очаг сопротивления фавориту. Конечно, она всегда знала, что это человек высокой души и невероятной отваги, но ее поражала дерзкая самоуверенность, с какой меховщик прятал врагов Ла Тремуйля в Бурже, в двух шагах от королевского дворца… Кто, кроме Жака Кера, был способен на такое?
Во времена, когда Катрин была придворной дамой королевы Марии, ей только два-три раза доводилось встречаться с мессиром Аленом Шартье. Он был тогда не только поэтом, но и личным секретарем Карла VII, а потому неотлучно находился при короле. Это был любезный, приятный, воспитанный человек, которому, однако, несколько вскружил голову успех у женщин, хотя их привлекало скорее его высокое положение, нежели он сам. С тех пор он полагал себя неотразимым и, едва увидев Катрин за семейным столом четы Кер, стал поглядывать на нее весьма выразительно.
– Я знал, – произнес он напыщенно, – что Небо не оставит меня своими милостями и пошлет мне нежного друга, который поможет вынести мою жестокую опалу! В нынешнем моем положении сердце мое не занято – и оно ожидало вас! Мы рука об руку создадим тайный сладостный цветник любви, место отдохновения и грез.
– В этом сладостном цветнике вам уже не нужно будет другого счастья, мессир? – простодушно спросил маленький Жоффруа, младший сын Кера, которому едва исполнилось пять лет.
Поэт бросил на него суровый взгляд из-под седых насупленных бровей.
– Хорошо, что вы помните эти прекрасные стихи, мэтр Жоффруа, – ворчливо сказал он, – но детям не следует вмешиваться в разговоры взрослых.
Жоффруа покраснел до ушей и уткнулся носом в тарелку, тогда как все остальные сотрапезники с трудом удерживались от смеха. Катрин поймала искрящийся весельем взгляд хозяина дома, а Масе, увидев, что поэт с оскорбленным видом переводит взор с одного лица на другое, поторопилась взять блюдо с тушеным карпом и положила ему полную тарелку. Поэт был очень обидчив, но, будучи гурманом, более всего любил хорошо поесть, а карп выглядел чрезвычайно аппетитно. Катрин с нежностью подумала, что он очень похож на дядюшку Матье.
– Что же вы ничего не едите, Катрин? – спросила Масе, смягчая упрек улыбкой. – Неужели вы все еще плохо себя чувствуете?
– Госпожа Катрин не может прийти в себя от великого счастья! – вмешался поэт, оторвавшись на секунду от тарелки. – Она не сводит глаз с вдохновенного поэта, встречей с которым ее одарила благосклонная судьба…
Увлекшись, он готовился развивать дальше эту упоительную тему, и, возможно, Катрин, наслаждаясь мгновением покоя, выслушала бы его не без удовольствия, но в эту минуту с улицы послышались крики, раздалось бряцанье оружия и загромыхали копыта лошадей. Жак Кер, вскочив с места, ринулся в свой кабинет. У этого человека были стальные нервы, и он, казалось, ни на секунду не терял бдительности. Катрин ринулась следом, в то время как сострадательная Масе стучала кулаком по спине поэта, который в порыве красноречия подавился косточкой и никак не мог отдышаться.
70 
