— Куда понес, шустрый? Это — моя добыча. — И, обращаясь к борттехнику: — Как, пулеметчик, головка бо-бо? Пойдем-ка, я тебя полечу, у меня средство есть.
Он завел борттехника в предбанник, жестко держа за локоть, развернул к себе.
— Ты после прилета сходил, отметился?
— Куда?
— Куда, куда! К ней. Показался бы, вот, мол, жив, почти здоров. Друг все-таки… Иди, иди, пусть она тебе башку хоть продезинфицирует и заклеит — вон как рассадил, — а у нее БФ медицинский есть. Потом потихоньку двигайте ко мне в балок. Я сейчас попарюсь и приду. И вот еще — рога мои захвати, не пойду же я с ними по городку. А хочешь, себе возьми. Не простая коза-то!
— А какая? — тупо спросил борттехник, глядя на зазубренный срез кости…
— Семен Семеныч!.. Ведь на ее месте должен был быть ты… — майор ткнул его твердым пальцем в грудь. — Если бы не я, — и он холодно засмеялся.
…В комнате, в полумраке, ветер от кондиционера шевелит цветы, высаженные в длинном цинке.
— Тебе сейчас нельзя напрягаться, давай я посмотрю голову. Надо промыть перекисью. Положи вот так, не дергайся. Ну что за блудливые руки, я же…
Пока ее пальцы осторожно перебирают его волосы, он сонно думает в ее колени: не хочу засыпать, после сна все уйдет, этот день кончится — а эта ночь должна быть бесконечна как новогодняя, и все должны веселиться и ходить друг к другу в гости с бутылками, но я очень устал, так жалко пропустить этот праздник, этот карнавал жизни — и в общем веселье всегда найдется темный уголок, куда можно спрятаться с ней…
— Щиплет? — она дует, склонившись, но он уже не отвечает.
Он будет спать пятнадцать минут — головой на ее коленях, окружив руками. Пока автор не постучит по его голове — ей неудобно, да и подозрительно долго вы отсутствуете, друзья. Майор уже выходит из бани и думает — где вы сейчас и чем занимаетесь?
…Сейчас они идут по темному городку, взявшись за руки. Они шарахаются от теней, выныривающих из-за углов, от скрипа песка под чужими ногами, — руки испуганно разлетаются, потом снова находят друг друга. Возле майорского балка, в темноте у лестницы он останавливает ее, поворачивает к себе, обнимает, шепчет на ухо…А она улыбается, она улыбается, закрывая глаза… Не торопитесь, думает автор, постойте еще минутку так, вы же не знаете, что будет дальше. Майор подождет…
Майор лежал на кровати и тренькал на гитаре.
— Ну, наконец-то, — сказал он. — Вы там спали, что ли? А тебя точно, только за смертью посылать. Я тут мяса принес, полкозы заныкал, отдельно пожарили, и водка уже остыла. Слушай, почему до сих пор подругу не завел — здесь много девушек красивых. Сейчас было бы кому за тобой поухаживать, второй день рождения отпраздновать. А так — опять втроем… Ладно, будем считать, семейный праздник.
Сидели, выпивали, ели сухое и пористое как пенопласт мясо козы. Майор рассказывал историю спасения, все время подливая в стакан борттехника.
— Наверное, ему нельзя так много, — сказала она. — Вдруг сотрясение мозга…
— Какого, нахрен, мозга? — горлышком бутылки отодвигая ее руку, сказал майор. — У военных нет мозгов. Один мозжечок, блин! Я, например полный идиот, несмотря на целого майора! А он вообще студент! Давай пей, студент, это лучшее лекарство от страха, который приходит ночью. Останешься сегодня один, закроешь глаза, и будешь кино смотреть про сегодня, — то падаешь не так удачно, — ты же не раз представлял это хряссь!? — то пулю ловишь, то взрываешься и горишь, — вертишься, мокрые простыни накручиваешь, — нет, без водки не уснуть. Если, конечно, один спишь, — и он подмигнул ему. — Мне вот бояться нечего, а ты давай, пей.
Вдруг он встал, взял сигареты, гитару, и со словами: «Пойду, подышу», — вышел.
Борттехник тут же распустил руки и губы, но она уклонилась:
— Мне надо выйти за ним. Ты не видишь, а он пьян и зол. Не знаю, чем все это закончится…
Борттехник остался один. Он положил гудящую голову на руки и закрыл глаза. Но задремать он не успел. Она вернулась:
— Он тебя зовет. Что-то мне не нравится это. Ни в чем не признавайся. А еще лучше, попробуй уйти, скажи, что голова болит. О, господи, какая я дура…
Борттехник вышел в темноту. Майор сидел на высоком крыльце, склонив голову на гитару. Не глядя на присевшего рядом борттехника, протянул ему плоскую фляжку с коньяком, пробежал пальцами по струнам. Вдруг задушил струны ладонью, сказал: