86 
— Свистнуто, свистнуто, — снисходительно заметил Соловей-разбойник, — но свистнуто очень средне. Вот гляди!
В ту же секунду у Ильи Муромца свистнули шлем, у Поповича — кольчугу, у Никитича — удостоверение, а лес кругом полег в радиусе пятнадцати верст.
— Н-да, — задумчиво произнес Алеша. — И ты полагаешь, что эти твои способности могут пригодиться в партии власти!
— Да конечно ж! — отозвался Разбойник. — Да совершенно ж естественно! Я как об чем свистну — тотчас все об этом заговорят. Никакой медиа-империи не надо. Вы мне только скажите, про кого свистеть, — и в ту же секунду я ка-ак…
Он уже набрал новую порцию воздуха, но Илья решительным жестом остановил его:
— Довольно, довольно. Берем.
Довольный Разбойник разлегся у конских копыт и, насвистывая народную песню «Милая моя, чудище лесное», принялся почесывать себя под перьями.
— Однако земля дрожит, — поделился наблюдением Горыныч. — Кто это там еще в наш нерушимый монолит?
В ту же секунду вместо ответа на его вопрос на поляну гулко рухнула ступа. Ступа передвигалась скачками, чем и объяснялась дрожь земли. Из летательного аппарата, ковыляя на костяной ноге, тяжело вышла Баба Яга.
— Женщины Киевской Руси к вам с поклоном, — проскрежетала отвратительная старуха.
— Чего тебе надобно? — грозно спросил Добрыня. — Мы благотворительностью не занимаемся. То есть занимаемся, но ровно в тех пределах, которые определены властью…
— Да какая мне благотворительность, милок! — замахала руками Яга. — Мне бы в партию, партейной быть хочу на старости лет… Чтоб хоть помереть с членским билетом, э-хе-хе…
— Да куда ж тебе в собственную княжескую партию?! — возгласил Добрыня. — На себя посмотри, ты ж нам все представительство попортишь! Изо рта тухлятиной несет, на щеке бородавка, на лбу другая! Нечисть болотная, скольких ты богатырей себе на завтраки ухомячила, ненасытная ты утроба, пережиток язычества!
— Именно, именно что пережиток язычества, — закивала старуха. — Фольклорным персонажам, рассказывают, один конец хотят сделать. Водяные, лешие, кикиморы болотные третий день слезами умываются: нет, говорят, нам места в стране победившего христианства! Но ты пойми, милок, и наши резоны: новая национальная идеология — оно, конешно, хорошо. Но ведь и мы все — вот они, имеемся в наличности! Нас-то ты куда денешь? Пока последний леший вымрет, не один век пройдет, а князю власть укреплять надобно немедленно. Вот мы и предлагаем… в виде разумного как бы компромисса… Опять же мною не брезгуй, я кадр ценный: жабьей слизью привораживаю электорат. Или ты думаешь, князь престол получил без нашей помощи? Да я и свидетелей приведу, что ворожила ему, вот глянь-ка! — И мерзкая старуха пустилась в непристойную пляску, высоко задирая костяную ногу. Тотчас со всего леса слетелись вороны, гулко грая: «Владимира Кра-Кра-Красное солнышко в князья! Он сделает нашу родину кра-кра-краше!»
— Видал пиар? — прищелкнула языком бабка. — Для Горыныча берегла, да раз уж не сложилось у него — берите. Выборы-то, чай, не последние…
— Какие выборы, бабка?! — осадил старуху Добрыня. — У нас тут, чай, не Новгород!
— Оставь ее, Никитич, — прошептал Попович, — мало ли… Все-таки она народ…
— Народ, хлопчики, — закивала бабка, — как есть народ! Ну как, берете в партию? А то, сами знаете, беспартейным ноне на болоте неспокойно.
— Транспорт зарегистрирован? — сурово спросил Добрыня.
— А как жа! — воскликнула бабка, плюнула на ступу и протерла рваным рукавом своей кацавейки. На ступе проступил регистрационный номер скифских времен.
— Да Бог с ней, пущай вступает, — разрешил Илья. — Все ж таки женщина, у нас пока ни одной не было. Еще бы нам представителя славного поколения отцов…
Словно откликаясь на его призыв, из леса валко приковылял леший с густо-зеленой бородой из мхов и лишайников, со свитой из бледных поганок и румяных мухоморов. Следом за ним визгливой толпой, приплясывая и брызгаясь болотной жижей, тянулись кикиморы.
— Это еще что за нечисть? — брезгливо повел носом Попович.
— В партию вла-а-асти! — нестройно пропели кикиморы.
— Да разделяете ли вы нашу идеологию?! — рявкнул Горыныч на правах партийца со стажем.
— Как есть разделяем! — рапортовали добровольцы.
— А в чем же ваша идеология? — хитро прищурился Попович.
86 
