89 
— Нет. нет! Давайте лучше мою! Дзюба-дзюба-дский-ба-дзюба, дзюба-дони-дони-ми, а дони ши, а дони ши о шани буба-буба-буба-буба, а-а-а, а дони ши, — Вяхирев трижды хлопнул в ладошки, — а-ми (и еще трижды хлопнул), замри! Эне-бене-рики-таки, шурба-урба-сен-тебряки, эус-беус-космодреус-бис, на веревочке повис. Рыжая Наташка, ты меня не бойся, я тебя не трону, ты не беспокойся. Лягушка прыгала-скакала и Наташке в рот попала, бамс!
— Эту абракадабру никто, кроме тебя, не запомнит, — надулся Лисин.
— Ну и что, я и посчитаю, — уверенно сказал Вяхирев и, не дожидаясь ничьего согласия, завел свою песнь, но машинально посчитал и Волошина, после чего был лишен права голоса. Волошин долго еще глотал валокордин и сосал нитроглицерин.
— Я знаю, я знаю! — закричал темпераментный Бендукидзе, большой гурман. — За стеклянными дверями стоит Мишка с пирогами (Лесин поморщился). Мишка, Мишенька, дружок, сколько стоит пирожок? Пирожок-то стоит три, а водить-то будешь ты! — и он резко выбросил палец в сторону Евтушенкова.
— Неправильно, неправильно! — закричал Евтушенков. — Это неправильная считалка! Вот я другую знаю! — и он принялся считать, четко отрубая ритм и резко тыча пальцем в грудь каждого считаемого:
Солнечный круг, немцы вокруг,
Путин пошел на разведку!
В ямку упал, ножку сломал и на прощанье сказал:
«Пусть всегда будет водка, колбаса и селедка, и зубной порошок, чтобы чистить горшок!»
Горшок выпал Гусинскому, но тот немедленно среагировал:
— Я горшки обошел и до Ленина дошел!
По законам олигархии, если кто быстро перепасовывал наезд, того не трогали и даже уважали.
— А давайте «раз-два-три-четыре-пять, вышел зайчик погулять», — предложил Чубайс.
— Что ты все скучные какие предлагаешь! — осадил его Березовский. — Это каждый дурак знает!
— Я дурак? Я дурак, да? — обиделся Чубайс.
— Да! — с вызовом ответил Березовский. Он никогда не боялся спорить с властью, особенно после получения депутатской неприкосновенности.
— Я дурак, а ты умный, по горшкам дежурный! — заявил Чубайс. Олигархи зааплодировали: им нравилось, когда Березовского ставили на место.
— А я вот какую знаю, — вступил Абрамович. — Меня на Чукотке научили. Шла машина темным лесом за каким-то интересом, инте-инте-интерес, выходи набукву С!
Все с любопытством посмотрели на Смоленского. Еще не было случая, чтобы Смоленский не отмазался.
— А буква С не подошла, выходи на букву А! — не оплошал он и на этот раз.
— Отоврался! отоврался! — радостно кричали олигархи, хлопая Смоленского по плечам. Авен насторожился и поежился.
— Нечестно! — сказал он. Я лучше знаю. Катилась мандаринка по имени Иринка, в школу не ходила, двойку получила. А когда пошла опять, получила цифру пять. А когда пошла домой, получила цифру ноль!
Ноль выпал Лесину. Лесин был человек с железными нервами.
— Я в такие бессмысленные игры не играю, — пожал он плечами. — Что за бредовый текст! Я предлагаю старый, проверенный вариант: эники-беники-ели вареники, эники-беники-клец!
Клец выпал Гусинскому. Но Гусинский тоже был не пальцем делан и немедленно нашелся:
— Там продолжение, продолжение! Эники-беники-клец, вышел советский матрос!
Матроц, как всегда в считалочках Гусинского, выпал Березовскому.
— Это что еще за матроц! — возмутился Березовский. — Матроца не бывает! Это все ваши еврейские штучки!
— Еврей, еврей! — заобзывались олигархи, обрадовавшись поводу потыкать пальцем в одного из себя.
— А ты не еврей, да? — обиженно спросил Гусинский. — Я еврей, а ты не еврей?
— А я карачаево-черкес! — радостно запрыгал Березовский, показывая удостоверение.
— А я чукот, а я чукот! — весело вторил ему Абрамович, тоже размахивая удостоверением.
— Не чукот, а вовсе чукча! — поправил его Фридман.
— Сам ты чукча, а я чукот!
Воцарилось веселье. Кто-то тыкал пальцем в Гусинского и обзывался, кто-то пел, кто-то скакал на одной ножке. Чубайс чеканил мячик. Потанин бегал вокруг стола и в избытке жизненных сил пел песню:
— Сидели два матроца, курили папироцы! Один недокурил, собаке подарил!
— Кто обзывается, сам так называется, — угрюмо сопел Гусинский. — Я Биллу Клинтону скажу.
— Собака побежала, начальнику сказала! — продолжал петь Потанин, забравшись на стол. — Начальник рассердился и в чайник провалился!
89 
