ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

Слепая страсть

Лёгкий, бездумный, без интриг, довольно предсказуемый. Стать не интересно. -5 >>>>>

Жажда золота

Очень понравился роман!!!! Никаких тупых героинь и самодовольных, напыщенных героев! Реально,... >>>>>

Невеста по завещанию

Бред сивой кобылы. Я поначалу не поняла, что за храмы, жрецы, странные пояснения про одежду, намеки на средневековье... >>>>>

Лик огня

Бредовый бред. С каждым разом серия всё тухлее. -5 >>>>>

Угрозы любви

Ггероиня настолько тупая, иногда даже складывается впечатление, что она просто умственно отсталая Особенно,... >>>>>




  20  

— Я теперь все думаю, что болен, — сказал Альтер, — хотя я здоров.

Он говорил странные, отрывистые вещи, без подготовки, словно продолжал прерванную

беседу.

— Почему же? — с живейшим любопытством спросил Игорек.

— Я чувствую неправильность своего положения, — бледным ломким голосом продолжил Альтер, — и это наводит меня на мысль о неправильности телесной.

— Это мне понятно, — кивнул Михаил Алексеевич, нацеживая Альтеру чаю; тот между тем ставил на стол бутыль дешевого красного вина, купленного у армян на Сенном рынке. — Маркиз де Ферраль получил от прорицателя Десонье точное указание, что во Франции случится революция, и успел скрыться за границу. Смерти он избежал, но голова у него всю жизнь болела. Он назвал это фантомной болью. «Ее место в корзине, — говорил он, — она задержалась».

Поленов был совершенно уверен, что на свете никогда не существовало ни Десонье, ни Ферраля, ни его головы.

— Мне кажется, что я все делаю неправильно, — продолжал Альтер. — И некому сказать, что я все делаю правильно.

— Стихи вы пишете правильно, это главное, — поспешил подлизаться Игорек. Поленов знал за ним эту черту — всех нахваливать, это он покупал благосклонное отношение к своим вырезным салфеточкам, печным росписям.

— Может быть, — небрежно сказал Альтер, — неправильность в том, что я вообще их пишу. Этого не нужно делать, а что нужно — не знаю. Я даже не знаю, кто сейчас на месте. Может быть, вы, Михаил Алексеевич, потому что вы без всякого места. Но это очень трудно.

— Вы еще для такого молоды, — снисходительно улыбнулся Михаил Алексеевич, довольный оценкой.

— Моя болезнь в том, — продолжал Альтер, — что мозг мой рассчитан на вещи сложные, а занят простыми. А стихи нельзя писать двадцать четыре часа в сутки. Пока этот не занятый делом мозг простаивает, как теперь говорят, он поедает сам себя.

— У меня и это было, — кивнул Михаил Алексеевич. — Да и есть, пожалуй.

— Я не могу все время так просто жить. В девятнадцатом году все было так сложно, что, казалось, у меня голова лопнет. И даже когда я в армии был, все еще казалось сложно. А когда пришел — тут все так просто, что даже делать нечего. Я испугался.

— Вы еще можете дожить до сложности, — пообещал Михаил Алексеевич, ласково глядя на Альтера. — Лет тридцать, если ничего не случится…

— Да, но я разучусь. Я и теперь уже забываю. Вчера читал Бардесана и забыл, что значит амфилафис.

— Амфилафис значит густой, — все так же ласково подсказал Михаил Алексеевич.

— Ну вот, так за тридцать лет и забуду.

— Нет, тут знак, — Михаил Алексеевич во всем видел знаки, вся природа только и делала, что ему сообщала сокровенное. — Слово, которое забыто, и есть главное. С вами, Альтер, случится что-то густое. Сейчас у всех пусто, а у вас будет густо.

— Чувствительно вам признателен, — тонким голосом сказал Альтер. — И еще я стал ожидальщиком. Понимаете, что это такое? Все время жду, что мне кто-нибудь позвонит, или придет письмо, или просто на улице позовут по имени.

— О, это я очень понимаю! — воскликнул Игорек. — Это я понимаю как никто, только очень страшно. Я боюсь, что заберут.

— А я нет, — сказал Альтер. — Иногда я даже хочу, чтобы забрали. Хоть кто-то заинтересовался. На самом деле я хочу, чтобы кто-нибудь подошел и сказал, чего я действительно стою. Если бы забрали, это все-таки оценка…

— Это я тоже понимаю, — сказал Михаил Алексеевич. Они переговаривались о симптомах, как больные в очереди на прием. — Один слепой все время ждал телефонного звонка. В конце концов у него начались слуховые галлюцинации, и он уже не знал, звонят ему на самом деле или кажется, и пропустил тот звонок, которого ждал.

— Я думаю, ему звонил другой слепой? — не то утвердительно, не то вопросительно встрял Игорек.

— Скорей расслабленный, — резко сказал Альтер.

— Я бы очень хотел с кем-нибудь поговорить, — продолжал Михаил Алексеевич. — Я как-то сейчас не очень верю в свое бессмертие, вообще вера в Бога осталась, но не в чувстве, а в разуме. Как будто я знаю, что верю в Бога, но никак этого не чувствую, и это уже не дает силы жить. А если бы кто-нибудь со мной на розовом, хорошем закате, в теплый вечер об этом поговорил, я бы ему поверил. Странная вещь, чужое бессмертие я могу представить, а свое не могу. У меня в последний год все сны об умерших, утопленники открывают глаза…

  20