Особенно,... 
25 
— Я, собственно, не просто так напросился. У меня дело.
— Весь ваш, весь ваш, — сказал Михаил Алексеевич.
— Мне сказал Константин Васильевич, — и он кивнул на Ломова, — что у вас были подшивки «Ребуса», мне бы любых годов, но чем старее, тем лучше. После Де Бруара его совершенно читать невозможно.
«Ребус» был французский эзотерический журнал, который в Петербурге выписывали весьма многие — не столько для опытов, сколько для забавы.
— Ах, было, — вспомнил Михаил Алексеевич. — У меня его еще осенью кто-то брал, помнится, что Алексей… вы не знаете. Я ему дам знать, он вернет, конечно. Зайдите дней через десять, у нас по пятницам чай…
Это было трогательно, по-семейному — «у нас по пятницам», да и вообще угол был теплый, гостеприимный; Остромов подумал, что надо выказать почтение Игорьку, похвалить его мазню и сделаться окончательно своим. Не то чтобы Остромов понимал в живописи, но для него было все мазня. Предлог явиться через десять дней был тем более хорош — сейчас у Остромова в Ленинграде была зацепительная стадия, как называл ее он сам; нужно было пустить как можно больше корней, назначить встречи, условиться о пересечениях, и не нужен ему толком был этот «Ребус», хотя оттуда можно было почерпнуть чудесные словосочетания, неотразимые для дурака, желающего поверить во что угодно.
К десяти Михаила Алексеевича уговорили сыграть — «только если Наденька споет»; Наденька сразу согласилась, и — «Зарю-заряницу, Зарю-заряницу!» — закричала Кякшт.
Голос у нее тоже был не и не — несильный, непоставленный, но и стихи были не таковы, чтобы петь их поставленным голосом. Михаил Алексеевич играл с легким дребезгом на инструменте, безупречно настроенном, но словно уже чуть надтреснутом, с жестяным призвуком; и Наденька пела, как пели на сельских дорогах или в дребезжащих вагонах.
- — Заря-заряница,
- Красная девица,
- Мать Пресвятая Богородица!
- По всей земле ходила,
- Все грады посещала, —
- В одно село пришла,
- Все рученьки оббила,
- Под окнами стучала,
- Приюта не нашла.
- Ее от окон гнали,
- Толкали и корили,
- Бранили и кляли,
- И бабы ей кричали:
- «Когда б мы вас кормили,
- Так что б мы сберегли?»
- Заря-заряница,
- Красная девица,
- Мать Пресвятая Богородица![3]
Когда она допела и присела обратно к столу, сразу потянувшись к чашке чаю, заботливо налитого Женей, — все некоторое время молчали, и Кякшт, утирая глаза, сказала:
— Мне обидней всего, что нас наказали не за то. Я не смогу, может быть, сказать понятно… Мы жили неправильно, и роскошно, и мало работали, хотя я работала много, но, наверное, не так. Но наказали нас не за это. Нам досталось, я хочу сказать, не наше воздаяние. Как будто мы ели слишком много сладостей, а нас поставили таскать камни. Я говорю не о несоразмерности, а как бы о другом жанре. Как будто я первый акт протанцевала в декорациях ну хотя бы галантного века, и там кого-то отравила, ну хотя бы мужа, а во втором уже не балет, а драма, и не из галантного века, а из каменного. Но я не умею сказать…
— Почему же, — отозвался Альтер, — так и есть. Но вы напрасно думаете, что это ошибка. Перемена жанра и есть наказание. Это всегда так бывает, в первом акте танцуешь, а во втором камни. Можно пьесу сделать.
6
На обратном пути Поленов подошел к масону и, смущаясь, сказал:
— Прошу вас… на два слова…
Масон пожал руку Ломову, с которым намеревался отправляться восвояси, и с готовностью отошел с Поленовым к старой липе на углу Рылеева и Саперного. Ночной апрельский холод, казалось, вовсе его не беспокоил. Поленов мялся, не зная, с чего начать.
— Луна сегодня исключительно предвещающая, — сказал Остромов, непринужденно заполняя паузу.
— В каком смысле? — спросил Поленов.
— В двояком, — ответил Остромов. Он всегда отвечал прямо, чем немедленно располагал к себе. — В ассирийском гадании такая луна в третьей фазе предвещает беду царству и процветание магу; в римском говорит о внутренней войне, в цыганском же сулит удачу союзу, заключаемому в эту ночь, но горе будет тому, кто обманет.
— А что, есть и цыганское? — Поленов никогда о таком не слышал.
— В некотором смысле цыгане — самый гадательный народ, — пожал плечами Остромов. — Они не знают закона и сообразуются только с гаданием. Я путешествовал с цыганами одно время, хоть и недолго. Лунное гадание мне известно, а карточного я не изучал, потому что это всего лишь испорченное таро.
25 
