141 
Поезд дернулся, заскрежетал и остановился. Это была не первая остановка, и Громов не ждал от нее ничего особенного, – то полустанки, то просто замрем среди ровного поля не пойми почему, отдыхаем, переводим дух, плетемся далее… но вскоре в окно, совсем рядом с его головой, решительно постучали. По вагону побежала перепуганная проводница.
– Батюшки, партизаны, – причитала она, – партизаны напали! Мальчики, не погубите, мы за вас! Ей, пуэбло унидо хамас сера венсидо!
Молодой человек в ватнике с оранжевой повязкой на рукаве прошел по вагону, оповещая пассажиров:
– Господа и товарищи! Рельсы взорваны молодежной боевой организацией «Революционная альтернатива». Можете оставаться на местах, но предупреждаю вас, что это бессмысленно. Поезд дальше не пойдет, просьба освободить вагоны. Просьба не оставлять в вагонах свои вещи. Боевая организация «Альтернатива» действует бескорыстно. Ваше барахло нас не интересует. – Чувствовалось, что партизан любит поговорить. – Наша единственная задача – разрыв коммуникации и прекращение бессмысленной бойни. Так всем и передайте, если спросят. А спросят, кто взорвал, – передайте привет лично от бойца Петра Каланчева, по кличке Каланча…
– Каланча! – неожиданно крикнул с нижней полки рядовой Воронов.
– Ктой-то? – дурашливо отозвался Каланчев.
– Это я, Воронов.
– Господи! Ворона! Ты откуда? Ты же на фронте, Ворона!
– Да я в Колосово тут… по заданию еду, – уклончиво отвечал Воронов.
Громов понял, что роли поменялись и что теперь он у Воронова в руках. Сейчас рядовой сдаст его партизанам, которые вряд ли благоволят к офицерству, тем более федеральному, – и прощай, моя блондинка. Воронов, однако, никого сдавать не собирался.
– Товарищ капитан, – зашептал он доверительно, – разрешите обратиться!
В него настолько вбили воинскую вежливость, а Громов еще и добавил, что теперь, в экстремальных обстоятельствах, он не мог слова сказать в простоте.
– Обращайтесь, – кисло сказал Громов.
– Это мои товарищи, я сам когда-то был в «Альтернативе», – шептал Воронов. – Знаете, еще когда они просто… ну, в армию не шли и все такое… Это уж потом я узнал, что они поезда под откос пускают. А тогда ничего такого, поэтому я с ними и был. Они нормальные ребята, товарищ капитан. Никому ничего не сделают. Может, еще до Колосова добросят… нам же срочно, да? Я договорюсь, да?
– Договаривайтесь, – пожал плечами Громов. В этой ситуации от Воронова могла быть хоть какая-то польза.
На все купе голосила проснувшаяся мамынька. Боец Петр Каланчев по прозвищу Каланча, хилый и малорослый, проталкивался к Воронову.
– Ты с кем тут? – спросил он, потискав друга в суровых подростковых объятиях.
– Это капитан Громов, следует в отпуск, в Москву, – сказал Воронов. – Лучший у нас офицер, очень солдат бережет.
– Вы, Воронов, погодите мне характеристики давать, это вам пока не по чину, – брезгливо сказал Громов. – Здравствуйте, Каланчев. Я хочу говорить с командиром вашего отряда.
– Мало ли чего вы хотите, – засмеялся Каланчев. – Тут не вы командуете.
– Каланча! – укоризненно прошипел Воронов. – Он приличный человек. Чего ты, в самом деле…
– У тебя все приличные, – сказал Каланчев, не отводя глаз от Громова. Громов хорошо видел, что Каланчев – зеленый пацан и что на дне его глаз плещется страх. Надо было не сбавлять тона, и пацан поплывет. – Вы, капитан, в отпуск, значит, следуете?
– Я вам отчитываться не буду, – спокойно сказал Громов. – А вот с командиром вашим мне есть о чем переговорить.
– Ну, положим, я командир, – нагло заявил Каланчев.
– Что положим, так это точно, – заметил Громов. – На такого командира только положить. Вы зачем взорвали дорогу, Каланчев?
С ним не стоило особенно церемониться. Это был революционер, интеллигент, мальчишка, вчерашний студент, начитавшийся прокламаций, неудачливый в любви, покупавший успех у девчонок экстремальными акциями, и ему было решительно все равно – раскидывать листовки, швыряться помидорами, давить апельсины или взрывать дороги. Обычно от этой публики не бывало ни вреда, ни пользы, но в военное время они занимались прямым саботажем. Громов слышал о каких-то партизанах, но считал их частью федеральной мифологии – где-то по чьему-то раздолбайству пошел под откос или попросту был украден поезд со жратвой или боеприпасами, вот и свалили на партизан. Громов знал цену партизанскому движению – плохо организованное, хаотичное, трусливое, оно годилось для демонстративных акций, никак не для систематической черной работы, которая и есть война. Оказалось, однако, что партизаны существовали, черт бы их побрал совсем. Вот куда делись сопляки из антивоенных демонстраций, доморощенные леваки из числа золотой молодежи, элита Садового кольца, вечно играющая в шестьдесят восьмой год. «Партизанские повести», мать их. Вечно-то здесь не может кончиться гражданская война.
141 
