Она села обратно в кресло. Почувствовав облегчение от того, что высказала все это, она немного успокоилась. Ее пульс выровнялся, как и ее голос.
— Они были так напуганы. Минуту назад они просто играли со щенком и радовались жизни. Мир казался таким идеальным. А в следующее мгновение то, что делало их людьми, было вырвано из них. Им причинили боль, а я ничего не могла сделать.
— Не знаю, что и думать обо всем этом, — сказала Дана после недолгого молчания. — Я пытаюсь рассуждать логически.
— Как я могла понять гаэльский? Как я могла узнать их имена?
Дана хмуро посмотрела в свою чашку.
— Я не могу объяснить это.
— Я скажу тебе кое-что еще, что я знаю. Кто бы ни запер души, он темен, и силен, и алчен. И он не хочет, чтобы мы добились успеха.
— Ларец и ключи, — прервала ее Зоя. — Ты видела их. Ты знаешь, как они выглядят.
— Ларец очень простой, очень красивый. Освинцованное стекло, куполообразная крышка, три замка на передней стороне. Ключи похожи на вензель в приглашениях, или эмблему на флаге над домом. Они небольшие. Около трех дюймов в длину, я бы сказала.
— Это по-прежнему не имеет смысла, — настаивала Дана. — Если ключи у них, зачем их прятать? Почему просто не вложить их в руки подходящих людей и не закончить игру?
— Я не знаю. — Мэлори потерла виски. — Должна быть причина.
— Ты сказала, что знаешь имена, которыми они называли пару за деревьями, — напомнила ей Дана.
— Ровена и Питт. — Мэлори уронила руки. — Ровена и Питт, — повторила она. — Они ничего не могли сделать. Все произошло так быстро, так яростно.
Она сделала долгий, глубокий вздох.
— Это все изменило. Я верю в легенду. Мне не важно, как безумно это звучит, я верю. Это случилось на самом деле. Я попала в эту картину, сквозь Завесу Снов, и я видела, как все это случилось. Я должна найти ключ. Во что бы то ни стало, я должна найти его.
После утренней встречи с коллегами, включающей пончики с желе и одну обозленную репортершу, которой на пару дюймов урезали статью, Флинн, наконец, вырвался в свой офис.
Так как в его штат входило чуть больше тридцати человек, включая энергичных шестнадцатилетних подростков, которым он платил за еженедельную молодежную колонку, недовольство одного репортера было обычным рабочим моментом.
Он быстро просмотрел свои сообщения, отложил кое-что для постоянной рубрики о ночной жизни Долины, утвердил пару фотографий для завтрашнего номера газеты и проверил подборку объявлений.
До него доносились случайные телефонные звонки, и даже через запертую дверь он мог слышать приглушенный стук пальцев по клавиатуре. Полицейское радио на шкафу с подшивками гудело и жужжало, телевизор, втиснутый на полку с книгами, был включен в беззвучном режиме.
Через открытое окно был слышен легкий свист утреннего движения, периодический глухой шум от проезжающих автобусов и громкие звуки автомобильного стерео.
Среди прочего шума он услышал громкий хлопок двери и звук выдвигаемого ящика в соседней комнате. Рода, заведующая рубрикой о светской жизни, моде и сплетнях, все еще выражала свое раздражение. Ему не нужно было смотреть через стекло, чтобы представить, как она мечет дартс в его изображение.
Она, как и большая часть штатного состава, работала в газете еще с тех пор, как он был мальчишкой. И он понимал, большинство из них продолжают видеть в Вестнике газету его матери.
Если не дедушки.
Временами это его это возмущало, временами приводило в отчаяние, а временами просто забавляло.
Он не мог решить, что из перечисленного чувствует сейчас. Одно он знал точно — Рода пугает его до чертиков.
Лучшее, что он мог сделать, это просто выкинуть ее из головы. Нужно сосредоточиться на обзоре вчерашней встречи городского совета. Бюджетные споры, плачевное состояние тротуаров на Мэйн Стрит. Жаркая дискуссия об установке там парковочных счетчиков, деньги от которых пошли бы на ремонт этих самых тротуаров.
Флинн сделал все от него зависящее, чтобы привнести немного энергии в тему и по прежнему оставаться верным репортерскому принципу объективности.
«Вестник» это, конечно, не «Дэйли Плэнет», размышлял он. Да и он не Пэрри Уайт. Никто здесь не называл его шефом. Даже без периодических истерик Роды он не был уверен, что хоть кто-то, включая его самого, действительно верит, что он здесь главный.
Его мать оставила значительный след. Элизабет Флинн Хэннесси Стилл. Даже одно ее имя говорит о значительности.