– Нет! – энергично замотал головою Сеня.
– Не говоря уже о том, что именно из-за тебя у меня пропали чудесные выходные, и вместо гамака, виски и книги я должен был возиться с… с… чёрт, ничего, кроме «с дохлой девкой», в голову не лезет. Но мне простительно. Кому не нравятся голые факты, может спрятаться под куст профдеформации. Разве может судмедэксперт изобразить мужа, жаждущего, чтобы его милая жена рожала в какую-нибудь благостную естественную среду? Вопросы есть?
– Нет, – обречённо промямлил Соколов.
– Ну-ну, не унывай, добрый молодец! Кроме того, твоё актёрское мастерство ни в какое сравнение не идёт с моим жалким его подобием.
– Правда?! – обрадовался Сеня.
– Правда, – уверенно соврал Всеволод Алексеевич.
– Что правда? – уточнила вернувшаяся Алёна Дмитриевна.
– Чистая правда, что вы, Алёна Дмитриевна, ранили меня в самое сердце, и если вы не согласитесь со мной отужинать, то мне грозит тампонада этого самого органа, что практически в ста процентах случаев приводит к смертельному исходу.
– Я с удовольствием отужинаю с вами, Всеволод Алексеевич. И хотя я собиралась дождаться мою подругу, разлюбезную Олесю Александровну, но всё-таки я не настолько горячо люблю её, чтобы терпеть рисовую кашу-размазню, сеанс одновременной игры со всем соколовским приплодом и курение на бетонных сквозняках. Этого оболтуса я повидала, – Алёна Дмитриевна подошла к Семёну Петровичу и нежно поцеловала его в щёку. – А Лесю – как-нибудь в другой раз.
– А что мне там конкретно?.. – заныл Сеня, провожая друзей до двери.
– Пока ничего. Пока ничего… Послушаем, что тебе скажут.
– У вас секреты, господа?
– Ну что вы, Алёна Дмитриевна, ну что вы! Какие могут быть секреты у господ. В отличие от дам, жизнь которых как раз полна секретами, не правда ли?..
В ответ Алёна Дмитриевна лишь состроила на лице саркастическую ухмылку.
Глава седьмая
– Прошу вас, Алёна Дмитриевна! – Всеволод Алексеевич любезно распахнул перед своей спутницей дверцу «Дефендера». – Не самый комфортный на свете автомобиль, но другого под рукой нет. Зато в нём можно курить!
– Ничего-ничего, у меня крепкая задница и здоровые почки без малейшего птоза[6]. Так что… – Алёна Дмитриевна лишь для плезиру прикоснулась к любезно поданной руке и легко запрыгнула на сиденье.
– Куда изволите? – устроившись на водительском месте, поинтересовался Северный.
– На ваш вкус. Отужинать очень хочется. Пошамать мы и у Соколовых могли.
– Договорились.
Всеволод Алексеевич вырулил из новостроек и двинулся в направлении центра города. Алёна Дмитриевна молча смотрела вперёд, а он никак не мог найти тему для разговора. Или их было слишком много, этих гипотетических тем, и все завязки имели вопросительную интонацию. «Ну что, Алёна Дмитриевна, как ваши дела?» Или: «Вы же не замужем, Алёна Дмитриевна, не правда ли? Вы просто не можете быть замужем! Вы обязаны быть не замужем!» Или ещё лучше так: «Алёна Дмитриевна, надеюсь, вы замужем? Я как-то не расположен к браку, так что было бы отлично, чтобы у вас имелось какое-нибудь неприметное пивное пятнышко на диване, не слишком сующее нос в вашу личную жизнь, так как мне хотелось бы встречаться с вами, как только мне захотелось…» Да уж. Мне хотелось – мне захотелось. Но это так верно отражает суть… Лучше уж о погоде.
– Прекрасный вечер, Алёна Дмитриевна, вы не находите?
Алёна Дмитриевна усмехнулась.
– Отличный вопрос! Но мне понравился ход ваших мыслей. Дорогой Всеволод Алексеевич, не стоит так напрягаться. К тому же вы, как я наслышана, – знаток классической литературы! Сто раз уже могли пошутить про старушку-процентщицу. Я же Алёна Дмитриевна! Мы бы стали перекидываться сарказмами и влюбились друг в друга. Или всерьёз поговорили бы о Достоевском и ни разу после не встретились. Но вы не волнуйтесь, Всеволод Алексеевич. Я из тех барышень, коих не надо развлекать беседой. Сейчас выпьем, закусим – и само покатится. Куда-нибудь. Не ожидали же вы, в самом деле, что я воскликну в ответ на ваш «прекрасный вечер»: «О да, прекрасный вечер! Именно это я и нахожу!» И что дальше? Каков бы был ваш следующий мяч? Орхидеи ещё не расцвели?
Северный уже подумывал, как бы остроумнее пошутить о собаке Баскервилей, как телефонная трубка разразилась «Рамштайном». Казалось, мелодия звучала куда громче, чем утром. Разумеется, только казалось. А вот то, что настроение Риты Бензопилы ближе к ночи стало куда более трагическим, – было несомненно.