– Ну, наши, современные отечественные сторонники естественного родительства иногда занимаются самым настоящим что ни на есть инфантицидом. Он, что правда, не прямой, а скорее опосредованный. Неоказание помощи, например. Там, где нужны мощнейшие антибиотики, желательно из брандспойта, – они мажут детям попу календулой и проводят сеанс ингаляции парами кофе, – вставила ремарку Алёна Дмитриевна.
– Друзья мои, вы меня сейчас совершенно лишаете веры в человеческий разум! – чуть не взвыл Сеня.
– Они очень хорошо умеют промывать мозги. Ещё на пару занятий сходишь – нам и тебя придётся лечить, так ты уверуешь в их идеи. Вот увидишь! – скептически нахмурилась Соловецкая. – В общем, короче, пока не сильно далеко ушли… На деле таковой подход означает, что дитя все двадцать четыре часа в сутки привязано к матери. А она – привязана к нему. Днём младенца таскают в слинге, куда бы мать ни пошла, а хоть бы и в туалет. Ночью он спит вместе с родителями…
– Всегда? – перебил Сеня.
– Всегда!
– А как же секс?
– Какой секс, Соколов?! Ты что, ополоумел? Естественно совокупляться только для того, чтобы размножаться! Вот мы сейчас с Северным совокуплялись неестественно!
– Да? Ах, какие затейники! – прошипел Семён Петрович.
– His colour mounted[13]! – несколько деревянным голосом произнёс Всеволод Алексеевич.
– Чего? Ах, да… Покраснел. Сева, но ты не покраснел!
– Ты так наблюдателен, мой юный друг, что даже в этом полумраке, в котором мы парим на этой лоджии над ночным городом, смог разглядеть цвет моих кожных покровов? Ну да, не покраснел.
– А чего вдруг на английском заговорил?
– От смущения. И, кстати, в английском языке есть чудесная замена и интернациональному чёрту, и русскому мату. Теперь, если что, говори бабушке о соседском пацане: «I will see him somewhere first!»[14]
Алёна Дмитриевна явно получала удовольствие от нелепости диалога Всеволода Алексеевича и Семёна Петровича. Северный уже начинал понимать, что по-детски забавная и трогательная Алёна, нежная и трепетная наедине с ним, на публике становилась едкой на язык провокаторшей. Но ещё не знал, что с этим делать. И позволит ли она ему что-либо вообще с этим делать. Раз уж почти до сорока одна… Одна ли? Он даже этого не знал.
– Не в том смысле, болван! А в том, что мы с Северным занимались этим не с целью воспроизведения себе подобных.
– А эти… естественные… что, в перерывах между деторождением вообще не занимаются сексом?
– Ну, за всех не скажу, возможно, кто-то и сидит на абстиненции как на противозачаточном методе, но многие и многие этим самым делом очень даже занимаются. Вот вам, парни, история из первых уст, так сказать… – Алёна Дмитриевна снова подскочила и стала изображать: – Ах, девочки! Это такой кайф! Он меня сзади, а малышка грудь сосёт – прямо дополнительная стимуляция!!!
– В смысле? – опешил Сеня.
– В прямом! – Алёна снова опустилась на пол и жестом попросила Северного обновить её порцию виски. – Спят они все вместе, в одной кровати. Тут мужу захотелось. Он её – сзади, а спереди на груди ребёнок навечно повис. Вот и получается…
– Не говори! – тут уже вскочил Сеня. – Даже не говори мне, что получается. Я, конечно, матерщинник и вообще, что называется, ничего святого, но то, что ты рассказала… Это я такому названия не придумаю. Это какое-то… Это какая-то… – Сеня запустил руки в волосы. – Это инцестопедогруппофилия. А-а-а!!!
– Сеня, сядь и успокойся! – властно прикрикнула на друга Соловецкая. – Кто-нибудь следит за нитью повествования? Хотя… У нас тут ночные посиделки под вискарик, всё можно… Так вот, днём ребёнок в слинге, ночью – в родительской кровати, питается исключительно грудным молоком, причём – по первому требованию и пока сам не откажется. В среднем – два-четыре года. Но бывает, что и до семи кормят. А то и до двенадцати. Некоторые собираются до армии. Или до замужества. От пола ребёнка зависит. Это в русских сёлах и прежде бывало, от голодухи. Много прежде. В общем, все сторонники и последователи этих сект стоят на позиции эдакого гнездования…
– Это уже не гнездование. Птица – та из гнезда вылетает без птенца. Червячков поискать… Снискать, так сказать, хлеб свой насущный. Кстати, откуда эти естественники берут хлеба насущные, если они по двадцать четыре часа вместе с птенцом кукуют?
– Ну, двадцать четыре часа – только мать. Так что отец вполне может себе полетать. И за хлебом заодно.