– Фуф! – выдохнула агент на улице. – Это ещё не самая плохая квартира за эти деньги, уверяю вас.
– Ну, знаете, в подъезде вообще можно бесплатно ночевать. И вшей с чесоточным клещом меньше шансов подцепить, спя в обнимку с бездомной собакой, чем на этом… ложе.
– Саша, давайте я вам поищу что-нибудь за МКАД. В Железнодорожном. Или в Одинцово. Время добираться – примерно такое же, а цена – значительно ниже. Вам же, как я поняла, не срочно?
– Не срочно, конечно. Но чем быстрее, тем лучше.
«Это же просто место для бегства, да, Санечка? «Своя», так сказать, берлога. А берлога и должна быть ЗА!»
– Да, пожалуй, вы правы.
– Вот и отлично. Подберу варианты – и завтра же вам позвоню.
– Хорошо. Только встречу давайте назначим на послезавтра, как бы «срочно» не сдавались «берлоги». Завтра я занята.
Агент улыбнулась. Сашка улыбнулась в ответ. Они попрощались и разошлись в разные стороны.
«Нормальная баба. И не такого, видимо, навидалась. Вся такая из себя разодетая Санечка, в штанишках за страшно сказать сколько у.е., ищет угол ценой в пакет кефира. И ни одного лишнего вопроса. И никаких денег в залог трудов. Надо будет ей просто Вовины духи подарить…»
Завтра Санечка никак не могла рассматривать опустевшие островки чужих жизней. Завтра у неё был Митя. Митя, Митенька, Митюша. Чудный, чудесный, мужчина-мужчина-мужчина. А она опять идиот. С той самой первой встречи – идиот-идиот-идиот. Уже вторую неделю идиот.
В ту густую августовскую ночь они просто бродили по городу, взявшись за руки. Он водил её «своими» маршрутами, целовал в закоулках и на скамейках, они пили кофе с виски в каком-то ресторанчике. Он рассказывал-рассказывал-рассказывал. И Сашке было так интересно слушать… Но он рассказывал не то, что обычно рассказывали ей мужчины. Дмитрий Югов относился к той породе, представителям которой вряд ли когда-нибудь потребуется помощь психолога. Он был здоровый – во всех смыслах, живой подвижный человек. А не чурка в костюме Адама, нашпигованная заученными правилами, но забывшая момент обретения души. Напрочь забывшая и потому не умеющая его вновь и вновь вызвать к жизни. Ему – не надо было вызывать. Он и был этим моментом.
О чём он рассказывал? Разве Сашка могла забыть? Например, о том, как в двадцать лет отрастил себе длинный «конский» хвост, выкрасился в чёрный цвет, таскал на голове широкополую шляпу, за тульей которой была монетка. Вырисовывалась чёрная шляпа
- С монеткою в десять центов.
- Театр теней? Но если бы…
- Сверху у шляпы розовый парус
- Из розы заката лепесток алый
- Он выгибается в потоках лунного света,
- Дующих в спину,
- И гонит меж рифами чёрных ветвистых скелетов
- Берёз и осин
- Мою шляпу,
- С монеткою в десять центов,
- К центру вселенной…
А в центре вселенной – всё. И осень, и ветер, и электрички… Выходишь на платформу
- Изжёванного Мягкого Снега
- с ночной электрички
- в жёлтых разводах —
- как если бы
- вдруг
- загорелась лампочка
- в пыльных и липких углах
- коммуналки…
- Эта картинка —
- кусочек афиши,
- шелестя, отслаивается
- от тумбы моего тёмного знания,
- и глаза прилипают
- к очертаниям зданий,
- и ветер разносит по ним
- обрывки вчерашних людей
- в ритме джаза,
- и я, имитируя
- движения кошки,
- ловлю среди них
- последний увядший лист…
- Мы становимся бисером,
- танцующих капель
- безводного океана,
- все бывшие интересы
- теряют смысл,
- разбросанные клочками
- газетных строчек…
- Пустое говорить нам,
- что это не то всё,
- что на самом деле,
- было бы более точным
- слушать
- из положения ниц…
[– Представляешь, он так и сказал: «И совсем другая музыка…» Или вот: «Все мои корабли сожгли те, кто считает себя моими врагами…» Ирка, он такой, как ты. Он – танцует.
– Мужчина не может быть таким, как я. Такой, как я, мужчина – это демон. Даже не крупный бес. А реальный страшный такой демон. Так что пусть он лучше будет просто мужчина-мужчина-мужчина.
– Мужчинский мужчина!
– Это не всегда хорошо… Так вы так ничем таким женско-мужским и не занимались?
– Нет. Представляешь? Даже не хотелось. Нет, ну, не то чтобы не хотелось. Но всё было так… Не смейся! Так эфирно, так воздушно.
– Ага. «Я летаю. Я в раю!»