– У тебя ещё куча времени в запасе, – сказал Громов, взглянув на часы. – Досыпай.
– Нет уж! Должен же кто-то госпоже Олбрайт объяснить, почему мы такие непреклонные. Хотя, скажу я прямо, подполковник, никакого отношения это не имеет ни к России, ни к Советскому Союзу. Тут другое – глубже и куда серьёзнее.
– Вот как? – Громов сложил руки на груди. – Если госпожа Олбрайт не возражает, то мы все внимательно слушаем.
Мадлен Олбрайт не возражала, и тогда Золотарёв, прихлёбывая из чашки, повёл свой рассказ.
Железное кольцо и ножик с чёрной рукояткой
История, рассказанная майором Сергеем Золотарёвым на родовом хуторе Бачинскайте близ Шяуляя (Реконструкция и литературная обработка – Антона Кадмана)
…Начать бы следовало с неандертальцев. В худшем случае – с кроманьонцев. Но я начну с конца, то бишь с человека современного, к числу которых, вроде бы, принадлежу по праву происхождения. А про неандертальцев, если вы мне напомните, как-нибудь в другой раз.
Итак, человек современный в моём лице закончил лётное училище и записался по выпуску в один из сибирских гарнизонов чуть ли не на самом краю России. Глупость, конечно, но другие по молодости и не такие глупости совершают. А мне хотелось послужить в настоящей боевой части, полетать на настоящем боевом истребителе, а если повезёт, то и с китайцами чуть-чуть повоевать – фантазии юности.
Гарнизон назывался Медвежий, а потому в народе его именовали «Медвежьим углом» или просто «Углом». Прибыл я туда в начале сентября, и сразу понял, что совершил большую ошибку. Глушь эта была непредставимая. До ближайшего населённого пункта – триста километров, вокруг тайга, дичь и жуть. Быт в гарнизоне был совершенно неустроен и это, казалось, никого не волновало. Поселили меня в «квартире», которая представляла собой комнату в бараке площадью в восемь квадратных метров, – вошёл я туда со своим чемоданом и сразу затосковал.
Но делать нечего: назвался груздем – полезай. Впрягся я в службу быстро. Познакомился с личным составом, «проставился» офицерам, прошёл программу подготовки и летай себе на здоровье.
Тут надо сделать отступление и сказать, что гарнизон был укомплектован истребителями «МиГ-25» – машинами уникальных возможностей, но созданных специально для глобальной войны, на тот редкий случай, если на нас попрут волны высотных бомбардировщиков. Как перехватчик в современных условиях он не слишком эффективен, и нас использовали в качестве резерва, а потому мы не столько следили за небом – на это существовали гарнизоны ПВО – сколько устраивали «демонстрации мощи», то есть взлетали всей армадой и реяли с гордым видом, пока топливо не кончится. Ну и разумеется, плановые полёты на получение следующего класса и тэдэ, и тэпэ.
Так вот, кроме «МиГов» и пары вертолётов, в гарнизоне имелся старенький, латанный-перелатанный «Ан-2» для разведки погоды и полётов за почтой. И пилотам у него был Станислав Андреевич Богданов – старый дед, лет за пятьдесят уже, хромой и почти что кривой: от возраста у него левый глаз стал плохо видеть. По правилам-то его списать давно должны были, но дед держался за небо будь здоров, до маршала Савицкого со своими претензиями дошёл и оказалось, что они когда-то служили вместе, – в общем, разрешили деду летать, но в дальнем гарнизоне, где проверки лётной пригодности проводятся крайне редко.
Имелось у Богданова и прозвище своеобразное. Если кто не знает, у пилотов реактивной и поршневой авиации разные нормы питания. В частности, на завтрак «реактивщикам» дают два яйца, а «поршневикам» – одно. Вот девчата из лётной столовой его и прозвали: лётчик с одним яйцом. Не думаю, что у Богданова были какие-то проблемы с его «хозяйством», кроме старческой импотенции, но прозвище прикрепилось намертво, как и логичное сокращение от него – Однояйцовый.
Что ещё о нём сказать? Этот дед был знатным охотником, типа Дерсу Узала местного разлива, а потому с ним водили дружбу все старшие офицеры гарнизона. Он и места звериные знал, и охоту дня на три мог организовать, и меню наше скудное свежатинкой разбавить. Короче, очень полезный человек.
Однако впервые я обратил внимание на «однояйцового» деда не потому, что он возил почту или уходил в тайгу с карабином, а при довольно странных обстоятельствах.
Поручил мне однажды наш замполит как самому молодому подготовить доклад о международном положении. У меня вылетов и дежурств в тот день не было, а потому отвертеться не удалось. Пошёл в гарнизонную библиотеку, сел над подшивками «Правды» и «Красной Звезды», закручинился. Смотрю, дед Богданов впереди сидит, мне улыбается и подмигивает своим левым слабым глазом, а сам книжицу какую-то в руках вертит. Потом поднялся и вышел, а книжицу на столе оставил. Любопытство меня разобрало. Пересел я на его место и книгу стал рассматривать: карманный формат, твёрдый переплёт, называется «Устав внутренней службы». Обычное дело, ничего нового и интересного, я в училище, бывало, и спал с такой же. Решил полистать – может, думаю, дед записку какую внутрь вложил. И сразу обнаружил, что от Устава там одна обложка. А под обложкой – аккуратно обрезанные и подшитые страницы с машинописным текстом и даже нарисованными от руки картинками.