– Нет, мисс Хатауэй. Возможно, у вашей сестры и слабые легкие, но настойчивости ей не занимать. – Доктор поклонился. – Желаю приятного вечера. Сочувствую вашему несчастью.
Попрощавшись с доктором, Амелия пошла в комнату брата. Свет был приглушен. Лео лежал на боку с открытыми глазами, но не удостоил ее взглядом, когда она подошла. Осторожно присев на край кровати, Амелия пригладила его спутанные волосы.
– Ты пришла меня добивать? – тихо спросил он.
– По-моему, ты и сам с этим прекрасно справляешься, – криво усмехнулась она. – Как же все началось, дорогой?
Лео посмотрел на нее налитыми кровью глазами:
– Я не помню. Я заснул. Я не устроил пожар специально. Надеюсь, ты этому веришь.
– Да. – Амелия наклонилась и поцеловала его в макушку, будто он был маленьким мальчиком. – Отдыхай. Лео. Утром все будет казаться не таким страшным.
– Ты всегда так говоришь. Может быть, когда-нибудь так и будет, – ответил он, закрыл глаза и моментально заснул.
Амелия собралась уходить, но в комнату вошла домоправительница с подносом в руках. На нем стояли коричневого цвета бутылка и стакан и лежали связки каких-то сухих трав. За женщиной появился Кэм Роан с чайником кипящей воды.
Кэм еще не смыл грязь и сажу со своей одежды, с волос и лица. При тушении пожара он, должно быть, смертельно устал, но по нему этого не было видно. Оглядев Амелию с ног до головы, его глаза на потном и грязном лице сверкнули янтарем.
– Пар из чайника поможет лорду Рамзи лучше дышать ночью, – пояснила домоправительница. Она зажгла свечи под специальной горелкой и поставила на нее чайник.
Когда чайник закипел, по комнате распространился довольно приятный запах.
– Чем это пахнет? – тихо спросила Амелия.
– Ромашка, тимьян и лакричник, – ответил Роан, – а еще хвощ – он уменьшит опухоль в горле.
– Мы принесли и морфий, чтобы он крепче спал, – сказала домоправительница. – Я оставлю его здесь, и если лорд Рамзи проснется…
– Нет. – Доступ к большому флакону морфия был противопоказан непредсказуемому Лео. – В этом нет необходимости.
– Да, мисс, – сказала домоправительница и удалилась.
Кэм остался в комнате и наблюдая молча, как Амелия изучает содержимое чайника. Она старалась не реагировать на присутствие Роана, на его ищущий взгляд, на его загадочную улыбку.
– Вы, наверное, без сил, – сказала Амелия, рассматривая сухую ветку, а потом понюхав ее. – Уже очень поздно.
– Я провел большую часть своей жизни в игорном доме, поэтому стал ночной птицей. – Он помолчал. – А вот вам надо лечь.
Амелия покачала головой. Она, конечно, страшно устала от волнений и суматохи, но все попытки уснуть все равно будут бесполезны – она будет просто лежать и смотреть в потолок.
– Я не усну, голова кружится, как будто я на карусели. Даже подумать о сне…
– А вам поможет плечо, на котором вы сможете выплакаться?
Амелия попыталась скрыть, как взволновал ее этот вопрос.
– Спасибо, но не надо. – Она осторожно опустила ветку в чайник. – Плакать – это пустая трата времени.
– Плач помогает сделать печаль не такой глубокой.
– Это цыганская поговорка?
– Это Шекспир. – Роан внимательно смотрел на нее, слишком внимательно, отлично понимая, что скрывается под ее напускным спокойствием. – У вас есть друзья, которые помогут вам пережить несчастье, Амелия, и я один из них.
Амелия ужаснулась. Неужели он считает, что она нуждается в жалости? Этого надо избежать любой ценой. Она не может к нему прислониться, ни к кому не может. Если она это сделает, ей уже никогда не удастся снова настоять на своем. Она обошла вокруг него, размахивая руками, будто хотела отмахнуться от любой попытки Кэма приблизиться к ней.
– Вы не должны беспокоиться о Хатауэях. Мы справимся. Мы всегда справлялись.
– Но не в этот раз. Ваш брат никому не может помочь, даже самому себе. Ваши сестры слишком молоды. А сейчас даже Меррипен прикован к постели.
– Я позабочусь о нем. Мне не нужна помощь. – Она взяла полотенце, лежавшее в ногах кровати, и начала аккуратно его складывать. – Вы утром уезжаете в Лондон, ведь так? Вот и последуйте своему собственному совету и ложитесь спать.
– Черт возьми, почему вы так упрямы?
– Я не упряма. Просто мне ничего не надо от вас. И вы достойны наконец обрести свободу, которой вы грезите.
– Вас заботит моя свобода или вы боитесь признаться, что в ком-то нуждаетесь?