93 
Кэм уложил ее обратно на подушку, и она тут же уснула. Но сон был чутким. Когда Кэм вернулся, лег рядом и обнял ее, Амелия сразу открыла глаза и спросила:
– Ему лучше?
– Нет еще. Но ему не стало хуже, а это уже хороший знак. А теперь закрой глаза и спи.
Меррипен проснулся в темной комнате. Одинокий солнечный луч пробивался через узкую щель между неплотно задвинутыми шторами. Это был яркий свет полдня.
У Меррипена болела голова. Язык, казалось, стал в два раза больше обычного, во рту пересохло. Кости и кожа тоже болели. Было даже больно закрыть глаза. В его болезни все как-то странно перевернулось: болело все, кроме самой раны на плече, там ощущалось лишь приятное тепло.
Он пошевелился, и к кровати сразу кто-то подошел.
Уин. Хрупкая и спокойная – прелестный ангел, появившийся из темноты. Молча подошла, молча села на край кровати, приподняла ему голову и дала выпить несколько глотков воды.
Стало быть, он не умер. И если до сих пор жив, возможно, что и не умрет. Правда, Меррипен не знал, как к этому относиться. Привычная жажда жизни сменилась меланхолией. Но скорее всего это просто последствия приема морфия.
Уин обнимала его голову и проводила пальцами по черным спутанным волосам. Легкое прикосновение ее ногтей к черепу вызывало у Меррипена удовольствие, которое волнами окатило измученное тело. Но его унижало, что он такой грязный, такой беспомощный. Поэтому он с раздражением оттолкнул руку Уин.
– Я, должно быть, в аду, – буркнул он.
Уин посмотрела на него с нежностью:
– А разве ты увидел бы в аду меня?
– По моей версии… да.
Ее улыбка стала загадочной. Уин осторожно положила его голову обратно на подушку.
Эта девушка часто являлась Меррипену в тревожных снах. Она была причиной самой большой, никогда не проходившей душевной боли, по сравнению с которой физическая боль – ничто. Жгучее желание обладать Уин, которому не суждено сбыться, любовь, которая останется безответной. Это ли не ад? Если бы Меррипен не боготворил ее, то, наверное, возненавидел бы.
Уин склонилась над ним и стала осторожно снимать повязку с раненого плеча.
– Нет, – прохрипел Меррипен и отодвинулся к стене.
Он был голым, от него воняло потом и лекарствами. Огромное неуклюжее животное. И что еще хуже – опасно уязвимое. Если Уин станет и дальше к нему прикасаться, ухаживать за ним, его самообладание рухнет окончательно, и тогда одному Богу известно, что он может сказать или сделать. Лучше бы она держалась от него подальше.
– Кев, – ангельский голос Уин сводил его с ума, – я хочу посмотреть на твою рану. Пришло время менять примочку. Если ты просто ляжешь на спину и позволишь мне…
– Только не тебе, – резко оборвал ее Меррипен. Лечь на спину. Это невозможно, у него появилась эрекция сразу, как только Уин к нему прикоснулась. Он чувствовал себя всего-навсего животным, которое хотело ее даже будучи больным, грязным и все еще под воздействием морфия… Если бы Меррипен был набожным человеком, он молил бы безжалостные небеса никогда не позволить Уин догадаться, что он хочет и что чувствует.
Несколько минут Уин молчала, а потом тихо спросила:
– А кто должен сменить тебе повязку?
– Кто угодно. – Меррипен так и лежал с закрытыми глазами. – Любой, кроме тебя.
Опять наступила тишина. Он не знал, о чем думает Уин, но услышал, как зашелестели юбки. Меррипен представил себе, как юбка колышется вокруг ее стройных ног, и у него по телу пробежали мурашки.
– Ладно, – деловым тоном сказала Уин уже у самой двери, – я пришлю кого-нибудь другого.
Меррипен положил руку на еще теплое место на кровати, где она только что сидела, и постарался усмирить свое сердце, которое хранило так много секретов, что было готово разорваться.
Уин спускалась по лестнице, а Кэм Роан – поднимался. Уин всегда немного нервничала при встрече с незнакомыми мужчинами. Роан уже не был незнакомцем, но она совершенно не понимала, как должна относиться к этому человеку. Удивительно быстро Роан приобрел влияние на их семью. Он завоевал сердце всегда сдержанной и холодной старшей сестры с такой легкостью, что Уин не могла до сих пор в это поверить.
Как и Меррипен, Роан был крупным, сильным и энергичным мужчиной, и, как Меррипен, он был цыганом. Но только Роан относился к своему происхождению гораздо спокойнее и, видимо, отлично себя чувствовал в своей шкуре. Роан был уверенным и располагающим к себе, а Меррипен – замкнутым и постоянно погруженным в раздумья. Но несмотря на всю свою обходительность и очарование, Роан таил в себе какую-то опасность. Возможно, так Уин казалось потому, что он был знаком с, теми сторонами жизни, с которыми семья Хатауэй никогда не соприкасалась и от которых была защищена.
93 
