Сакс сначала не понял, на что намекает варяг, потом сообразил, покраснел, как рак в кипятке, выдернул руку из-под девкиной рубахи, спихнул ее с коленей и с отменным проворством попытался через стол пырнуть Хриси кинжалом, которым разделывал мясо.
Хриси даже не шелохнулся. А зачем, если руку сакса поймал Славка и вывернул ее весьма болезненным способом, которому его в свое время научил отец. Кинжал выпал, а сакс взревел от боли и ярости. Он был не слаб, но положение оказалось крайне неудобным. Отчаянная попытка вырваться была тут же пресечена легким доворотом схваченной кисти. Большой палец Славки еще глубже погрузился в показанную отцом точку, и сакс взвыл. Славка хорошо понимал, что тот чувствует. Будто предплечье пронзили до самого локтя раскаленной спицей. Проткни Славка руку сакса кинжалом, тому было бы не так больно.
На глазах у схватившихся за оружие саксов Богуслав (не разжимая хватки) свободной рукой поднял кружку и с демонстративным удовольствием отхлебнул.
— Не надо крови, — произнес он, со стуком опустив кружку на стол. — Мой человек пошутил. Он не сомневается в вашей храбрости.
И метнул в сторону Хриси сердитый взгляд.
Хриси был по крови нурманом, сыном и внуком викингов, но по воспитанию — киевским гриднем. Пусть наглым, но далеко не глупым. Если сотник хочет разойтись мирно, то перечить не стоит.
— Само собой, пошутил, — ухмыльнулся Хриси. — Одином клянусь!
Викинги называли своего главного бога Отцом лжи, но саксы, очевидно, об этом не знали.
Обладатель золотой цепи убрал руку с меча, и Славка разжал пальцы.
Сакс принялся баюкать онемевшую руку.
— Скоро отпустит, — пообещал Богуслав. — Но пока тебе придется кушать одной рукой.
— Ты сам колдун! — с ненавистью процедил сакс.
— Разве это колдовство? — усмехнулся Богуслав. — Вот если бы молния Перуна ударила тебя в макушку, вот это было бы колдовство. А это так, игры для детских. Но я гляжу, тебе, сакс, везде колдовство мерещится. Должно быть, слаб ты в вере, если так боишься бесов. Мой добрый друг (выделил Славка голосом), настоятель Сандомирской обители, мог бы тебе помочь. Но он далеко, а здесь — земля язычников. Будь осторожен, сакс! Колдовство особенно опасно для тех, кто его боится!
— Я не боюсь колдовства! — угрюмо заявил сакс, нянча беспомощную десницу. — Я знаю, как поступать с колдунами! В огонь их!
— Опрометчивые слова, — укоризненно произнес Славка. — Здесь — не христианская земля. Как бы тебе самому не угодить в огонь.
— Ништо! — с яростью процедил сакс. — Скоро и сюда придет Крест!
— Пасть закрой! — рявкнул на него обладатель золотой цепи.
Славка не знал германского языка, но о сути сказанного догадался.
Еще он обратил внимание, что к их разговору прислушиваются и местные.
Тут очень кстати русам принесли здоровенное деревянное блюдо с жареными потрохами — и разговор естественным образом прервался.
Наверху, в просторной горнице с надежной дверью, Богуслав сказал Антифу:
— Переночуем здесь, а завтра я, пожалуй, потолкую с местными старейшинами.
— О чем? — поинтересовался друг.
— О том, что сегодня сболтнул сакс. Кажется мне, им будет легче общаться с людьми князя Мешко, если они будут уверены в дружеском расположении Киева.
— А оно есть, это дружеское расположение? — усомнился Антиф. — Волыняне платили дань Святославу и Ярополку… пару раз. Но что-то я не слыхал, чтобы они кланялись оброком Владимиру. Забыли, наверное…
— Такую забывчивость еще можно исправить, — усмехнулся Богуслав. — Пока еще можно…
Глава двадцать восьмая
СТАРЫЙ ДРУГ
Ночь прошла спокойно.
Лучинка, как и прошлую ночь, спала под боком у Богуслава. Но, как и в прошлую ночь, ничего меж ними не было, хотя Лучинка знала (женским чутьем), что рус ее хочет. Только знака от нее ждет. Лучинке же сделать такой знак было трудно, и потому она даже немного сердилась на Богуслава. Почему он ей не поможет?
Утром вой проснулись с рассветом. Устах и Соколик пошли проверить коней,
Богуслав с Крысой во дворе сначала обливали друг друга колодезной водой, потом затеяли возню — кто кого. Прочие гости стояли в сторонке и не решались подойти к колодцу. Два огромных воина, мощных, нечеловечески быстрых, даже без оружия внушали простым смердам почти суеверный страх.