Часть вторая
РАТНАЯ СЛАВА
Глава первая
СОЛНЦЕВОРОТ
Канун года девятьсот восемьдесят первого от Рождества Христова, а от Сотворения мира — шесть тысяч четыреста восемьдесят девятого
В этот день по всем городам и весям подвластных, подданных и союзных Киеву земель — и в княжьих теремах, и в заваленных снегом землянках лесовиков, и в похожих на гигантские могилы домах у берегов Варяжского моря, и в крытых соломой Полянских мазанках, и на лесных языческих капищах, и в маленьких христианских молельнях, — праздновали главный праздник зимы — Солцеворот.
Лились рекой ставленные загодя пиво и мёды, плясали голышом в снегу, скакали ряженые, скалились окровавленными ртами черные идолы, протяжно пели волохи и тихо творили Чудо Евхаристии смиренные служители Бога Истинного, празднуя Светлое Христово Рождество.
Одна из таких тайных служб вершилась в доме богатейшего киевского боярина, славного воеводы Серегея.
На таинство и тихую светлую радость собрались христианские жены Горы и верные Истинной Вере киевляне. Здесь, в большом доме за крепкими стенами и за еще более крепкой славой хозяина дома, члены поредевшей христианской общины Киева чувствовали себя едва ли не в большей безопасности, чем под защитой стражи ромейского подворья. Праздник сей продолжался и после рассвета, однако для самого боярина и его сыновей христианский праздник закончился утренней литургией.
Когда первые лучи солнца упали на припорошенную снегом землю, боярин, его сыновья и ближняя гридь из христиан оседлали коней и направились к Детинцу.
Великий князь киевский милостиво позволил им не участвовать в ночных Играх, но присутствовать на пиру была обязана вся избранная Русь.
Нельзя сказать, что Сергею и его детям эта обязанность была в тягость. Тот же Богуслав с удовольствием обменял бы тихую молитву на воинские танцы у Перунова идола. Играющие на стали отблески факелов куда веселей мягких свечных бликов на серебряной чаше. Да и Волоховы игры ему очень даже по нраву.
Но обидеть родичей Богуслав не смел и не хотел.
Женщина с ними была одна — жена Артёма княгиня Доброслава.
Статная, белокожая и светлокосая, ростом не ниже своего мужа, с лицом строгим и властным, по-своему красивым — для тех, кому нравятся женщины Севера. С мужниной родней Доброслава держалась правильно: со старшими — скромно, с равными — ровно. Теплоты в княгине было не много. Женской сладкой слабости — и вовсе никакой.
Рядом с ней Лучинка, которую Славка все-таки ввел в дом, хотя и на непонятных пока правах, казалась тонкой березкой подле каменной глыбы.
Глыба эта березку в упор не видела.
Обидевшемуся было за Лучинку брату Артём объяснил: для Доброславы важно точное понимание: кто есть кто. А тут… С одной стороны, девка безродная, хотя и вольная, не холопка. С другой — главной хозяйке Сладиславе — первая помощница.
С этой стороны, кстати, у Лучинки хорошо получилось — Славка боялся: не примет девушку мать. Она бы и не приняла (не такой виделась ей подруга Богуслава), но жестокая судьба и, главное, то, что Лучинка тоже лекарка, — мягчило Сладиславино сердце. И месяца не прошло с тех пор как вернулся Славка, и в их доме появилась… ключница не ключница, но помощница, облеченная доверием настолько, что для челяди ее слово стало таким же значимым, как и слово госпожи.
И с остальными родичами Лучинка подружилась легко. К примеру, парс Артак сразу взялся учить ее всякой книжной мудрости. И в городе слава кое-какая у Лучинки появилась. Во всяком случае к роженицам ее звали нередко и иной раз более охотно, чем Сладиславу. Знали, то Лучинка кланяется старым богам, а значит, и Род, и роженица, и щедрая Мокошь к ней благосклонны. Язычников же на Горе (не говоря уже о всем Киеве) было много больше, чем христиан.
— Ты и сам-то определись, — сказал брат Славке. — Кто тебе эта девка? Наложница?
Славка мотнул головой, даже порозовел слегка. Признаться, что и не спал с Лучинкой ни разу? То есть спал, но… просто спал.
Артём знал своего брата достаточно, чтоб угадать несказанное.
— Любишь ее?
— Не знаю, — честно ответил Славка.
— Значит, не любишь, — решил брат. — Любил бы — знал. Жаль.
— Почему? — насупился Славка.
— Потому что она тебя точно любит.