— Как ты посмел к ней прикоснуться, грязный пес! Мне следовало бы убить тебя за это!
Уайверн!
Слава Богу, это был он. Несмотря на темноту, она без труда узнала его знакомую фигуру, которая стояла теперь рядом вместо лорда Карлоу. Тот во весь рост растянулся на каменном полу террасы.
— Вставай, чтобы я мог повторить свой урок! — потребовал герцог, держа перед собой руки, сжатые в кулаки.
Но Карлоу остался лежать, только повернувшись, чтобы сплюнуть кровь, собравшуюся во рту. Вытащив из кармана носовой платок, он осторожно вытер губы.
— Трус! — вызывающе бросил ему Уайверн. Карлоу не стал с этим спорить.
— Мне следовало бы вызвать тебя на дуэль, — добавил герцог, — но ты не стоишь того скандала, который начнется. Вставай и убирайся, пока я не передумал и все-таки не потребовал от тебя удовлетворения. Откровенно говоря, я бы с огромным удовольствием проткнул тебя шпагой или подстрелил. Думаю, оба варианта тебе не понравились бы.
Карлоу поежился, стараясь не смотреть на Габриэлу, и встал на ноги. Спустя несколько мгновений он уже растворился в темноте, двинувшись в обход особняка, чтобы не возвращаться в зал. Только после того как он исчез, Габриэла дала волю эмоциям: ее тело сотрясала такая дрожь, что она еле стояла на ногах.
Уайверн шагнул к ней и притянул к себе так, что она смогла уткнуться ему в плечо.
— Он тебя обидел?
Она покачала головой, приникнув к его сильному телу. Несмотря на теплую ночь, ее кожа покрылась мурашками.
— Со мной все в порядке, — прошептала она. — По крайней мере — теперь.
Он еще несколько долгих секунд поддерживал ее, а потом решительно отстранил.
— Какая глупость! О чем ты думала, когда вышла с ним сюда одна?
— Я…
— Неужели ты не способна ничему учиться? — вопросил он сурово и негромко. — Особенно после того как я тебя насчет него предупредил? А что, если бы я не наткнулся на вас сейчас? Что, если бы он добился от тебя не только поцелуев?
— Он предложил мне выйти, чтобы немного подышать, — так он сказал, — ответила она. Нижняя губа у нее начала предательски дрожать. — Бальный зал был совсем близко, и я подумала, что можно не тревожиться.
— А надо было, так ведь? А если бы он увел тебя в сад, то мог бы сделать что угодно!
Сердце у нее больно сжалось, а по щеке скользнула слезинка, за ней еще одна.
Уайверн тихо чертыхнулся и, протянув руку, стер слезинку с ее щеки.
— Ш-ш, не плачь. Господи, ненавижу, когда женщины плачут!
Еще одна слезинка сорвалась с ее ресниц.
— Из-извините.
Он снова притянул ее к себе.
— Тише, все будет хорошо. — Он достал из кармана носовой платок. — Держи, — сказал он, подавая ей шелковый квадратик.
Вытирая щеки, она старалась взять себя в руки. Пару раз, шмыгнув носом, она позволила еще одной слезинке вырваться на свободу, но все же успешно справилась с желанием расплакаться в три ручья. Уайверн тактично молчал, давая ей время успокоиться.
— Ты в состоянии вернуться на бал? — спросил он негромко чуть позже.
«На бал?» В последние несколько минут она совершенно забыла о том, что происходит в особняке. Видимо, она не смогла скрыть свое смятение, потому что Уайверн добавил, не дожидаясь ее ответа:
— Не беспокойся. Я дам знать Рейфу и Джулианне, что отвезу тебя домой. Мы скажем, что тебе стало нехорошо, что на самом деле и будет правдой.
— Так было бы гораздо лучше… если вас это точно не затруднит.
— Конечно, нет. А теперь давай я выведу тебя через библиотеку. Нас не увидит никто, кроме слуг.
Не прошло и получаса, как Габриэла устроилась в уголке элегантного экипажа Уайверна. За застекленными окнами плыл Лондон, занавески были наполовину задернуты, чтобы защитить пассажиров от любопытных взглядов. Со своей обычной непринужденной уверенностью герцог позаботился обо всех мелочах, выведя ее из дома так, что ей не пришлось ни с кем объясняться, и усадил в карету, где она ждала, пока он писал короткую записку Рейфу, с которой отправил в зал одного из лакеев.
А потом они уехали.
«Он все еще сердится», — решила она.
Действительно, он не произнес ни слова с того момента, как они отъехали от особняка Экфордов — а с тех пор прошло уже минут пять. Задрожав, она глубже забилась в угол мягкого сиденья, обтянутого бархатом. Устроившийся в углу напротив Уайверн был окутан тенями, и только нижняя часть его лица высвечивалась, когда они проезжали рядом с очередным уличным фонарем.