О том, что по-прежнему при виде Элизабет в нем вспыхивало желание, можно было и не говорить. Но ведь он не дикий зверь, движимый лишь инстинктами. Он может обуздать свои чувства, может держать на привязи снедавшее его яростное желание. Кроме того, он получил ответ на письмо, которое послал Сидни Бердсоллу. Менее чем через две недели Элизабет уедет в Лондон.
Он увидел ее в саду. Элизабет сидела на скамейке возле одной из кормушек для птиц, которые были развешаны теперь по деревьям вдоль дорожек, и внимательно разглядывала птичку оливково-зеленого цвета с желтым хвостом, явно наслаждаясь ее громкими веселыми трелями.
Ник стоял, притаившись, в тени высокого кипариса, до тех пор пока птичка не улетела, а Элизабет не поднялась со скамьи.
Тогда он улыбнулся, и в груди его что-то дрогнуло, как бывало всегда, когда он видел ее.
— Ладно, не мучьте меня. Какая это была птица?
Элизабет рассмеялась веселым искренним смехом:
— Хорошо, не буду. Это зеленушка. Красивая, правда?
— Очень, — ответил Николас, имея в виду саму Элизабет. В розовом платье в белую полоску с рукавами-буфами, с темно-рыжими волосами она выглядела совсем юной и была просто очаровательна.
— Вы что-то рано вернулись сегодня домой, — заметила она. — Неужели рубить лес уже закончили?
— Нет еще. Я провел на лесоповале все утро. Но вчера вечером ожеребилась племенная кобыла, и я подумал, быть может, вы захотите взглянуть на жеребенка.
Элизабет просияла:
— Ну конечно! С огромным удовольствием!
Граф предложил ей руку, и они пошли рядышком по дорожке, ведущей к конюшне. Войдя в прохладное помещение, они подошли к самому дальнему стойлу и остановились.
Словно приветствуя их, лошадь тихонько заржала и тряхнула головой с густой черной гривой. Это была красивая породистая крупная гнедая кобыла. Ее скрестили с черным арабским скакуном, и жеребенок получился черный, как отец.
— Его отец Акбар? — спросила Элизабет.
Граф кивнул:
— Я назвал жеребенка Принцем, поскольку его отца иначе как королем не назовешь.
— По-моему, Принц затмит даже своего отца, — заметила Элизабет, разглядывая ярко-белую звездочку на лбу жеребенка. — Акбар превзошел самого себя, став отцом такого красавца.
Граф улыбнулся. Ему было приятно, что Элизабет разглядела в жеребенке задатки будущего чемпиона. Некоторое время они наблюдали, как жеребенок стоит, покачиваясь на неверных ножках, потом он потянулся к матери и стал тыкаться ей в живот, ища сосок. Вдоволь насмотревшись на новорожденного, Николас с Элизабет подошли к маленькой, серой в яблоках арабской кобылке, и Ник вручил Элизабет кусочек сахару, чтобы она скормила его своей любимице.
Повисла пауза. Граф уже успел полюбить эти мгновения, когда они с Элизабет вместе молчали. Они направились к другому стойлу, и все время, пока шли, граф ощущал на себе нерешительный взгляд Элизабет.
— Я кое о чем хотела вас спросить, — наконец произнесла она. — Если вам неприятно, не отвечайте, я пойму.
— Мы с вами друзья, Элизабет. Я расскажу вам обо всем, о чем вы хотите знать.
— Я понимаю, что затрагиваю неприятную тему. — Элизабет смело глянула в лицо графу. — Я хочу знать, почему вы убили Стивена Хэмптона.
Николаса словно обдало холодной волной. В одно мгновение припомнилось ему все то зло, которое причинил их семье этот негодяй, вспомнилась сестра…
— Я уже давным-давно ни с кем не разговаривал про это. Предпочел забыть обо всем, что касалось Мэгги.
— Мэгги? Вы имеете в виду вашу сестру?
— Да. Именно из-за Мэгги я и убил этого мерзавца Стивена Хэмптона. — Он отвел взгляд. — И не колеблясь сделал бы это еще раз.
Элизабет ничего не сказала, лишь коснулась его руки.
Николас прерывисто вздохнул:
— Когда она познакомилась со Стивеном, ей было всего шестнадцать лет. Мне в ту пору исполнилось двадцать. — Он покачал головой. — Казалось, я должен был бы лучше сестры разбираться в людях и мог защитить ее от этого подонка, однако я не распознал опасность вовремя, а когда понял, что к чему, было уже слишком поздно.
— Но ведь тогда был еще жив ваш отец. Он был еще опытнее и старше вас. Но похоже, он тоже ничего не заподозрил.
Ник тяжело вздохнул.
— Никто из нас ничего не заподозрил. Мы с Хэмптоном — одногодки. Нас можно было назвать друзьями, хотя по-настоящему близки мы никогда не были. И я, как последний идиот, думал, что он ездит в наш дом ко мне. На самом же деле интересовала его только Мэгги.