Особенно,... 
64 
— Нет! — честно ответил Йоках. — Но ведь другого не будет?
— Не будет.
— А встречаться нам можно?
— Можно, — разрешил Духарев. — Знаю: честь ее и мою не запятнаешь.
— Благодарю, батька! — Хузарин поклонился низко, в пояс. И вышел вон.
Духарев вздохнул. Проблемы эти религиозные... Христиане, иудеи, язычники... Какая разница — какой веры человек? Лишь бы человеком был настоящим.
А как бы он сам поступил на месте Йонаха? Пошел бы в иудеи ради любимой девушки? Тоже вряд ли. Но и не отступился бы тоже — это точно. Может, потому Сергей и решил дать парню шанс? Никто ведь не знает, как жизнь обернется. Одно ясно: Сладу Сергей тоже обижать не станет. Она ведь искренне верит, что Данка, выйдя за хузарина, навеки погубит душу. Так это или нет, кто знает? Но оплачивать счастье дочери горем матери — это не дело. Ох, уж эти религиозные проблемы!
Хорошо хоть в Киеве всяких богумилов нет, и здешний, в основном языческий, народ к христианам относится благожелательно. Что, впрочем, неудивительно: ведь и великая княгиня христианкой была ревностной. Одних только церквей в Киеве и окрестностях построила не менее двух десятков...
А княгиню народ уважал. Может, побольше даже, чем Святослава, который всё в походах да в походах... В иных киевских землях уже и забыли, как выглядит великий князь...
Глава десятая,
которая начинается с народного вече, а заканчивается укреплением вертикали власти
Духарева разбудили шум на улице и звон била, зовущего народ киевский на вече.
Духарев удивился. Вчерашним вечером Святослав и словом не обмолвился, что намерен созвать киевлян на «митинг». Вече — это вообще не в его правилах. Вече — это в Новгороде. Там народ любит погорлопанить да морды друг дружке побить, прежде чем определиться, что надо делать. А в Киеве — по-другому. Здесь рядом — Дикая Степь, Беда вихрем налетает — бакланить некогда.
Тем более великий князь демократии не одобрял. Даже с собственной дружиной советовался крайне редко. Только — со старшиной; воеводами, боярами, князьями союзными.
Духарев не обеспокоился. Ну звонят и звонят. Худого от киевлян не ждал. Шумят — и пусть им. Глаз не разлепляя, пошарил рукой... Слады рядом не было. Естественно. Супруга его вставала с петухами. А ныне и вовсе старалась прежде мужа подняться. И в близости отказывала под разными предлогами. А, ладно! Простит со временем.
Било всё тарахтело. Вот настырное... Всё-таки хорошо дома... Духарев потянулся, зевнул, спустил ноги с ложа, гаркнул:
— Эй, кто-нибудь! Квасу мне!
Полминуты — и в опочивальне появилась девка-холопка с корчагой. Дышала тяжело: бегом бежала.
«Хорошо Слада челядь вышколила», — одобрительно подумал Духарев, принимая корчагу.
Пока пил, чувствовал на себе любопытный девкин взгляд, а как оторвался от корчаги — девка тут же потупилась. А ничего девка, сочная, такую бы...
И тут же отвлекся, услыхав, как кто-то отчаянно забарабанил в ворота.
Сунув корчагу девке, Духарев подошел к окну, выглянул и увидел, как в открывшуюся калитку влетел потрепанный, словно воробей после драки, монашек.
— Матушка, матушка! — завопил он с ходу. — Спаси, матушка!
«Это еще что за чучело?» — подумал Сергей. Эх, Сладка! Всеобщая утешительница...
Сладислава появилась на крыльце. За ней — холоп с двумя мешками.
— В овин неси, — сказала Сладислава холопу. И монашку: — Говори, что стряслось?
— Беда, матушка! Ой, беда! — заголосил монашек. — Спаси, матушка! — монашек упал к ее ногам. — Церковь нашу жгут!
— Что ты несешь? — сердито сказала Слада. — Ну-ка встань, говори толком!
На подворье, привлеченные его воплями, выходили люди: любопытная челядь, несколько воеводиных гридней, из флигелька выбрался старый Рёрех... Младший сын Духарева Богослав выбежал из конюшни...
Монашек вскинул голову (Духарев увидел, что под глазом у него наливается здоровенный фингал), всхлипнул громко.
— Церковь жгут! — повторил он. — Нас бьют, Иерея насмерть убили!
— Кто?
Сверху Духарев не видел лица жены, но по голосу понял: поверила.
— Киевские люди...
Сладислава ахнула.
«А ведь действительно беда, — подумал Духарев. — Неужели бунт?»
И опрометью, оттолкнув взвизгнувшую девку, бросился вниз.
Сладино лицо — белее снега, Если бы не держал ее Сергей крепко, упала бы.
64 
