125 
Дрожа от ночного холода или от страха, Чума снова выбирался из спальника, искал фонарик…
Сейчас, сидя у костерка, он смотрел на мрачный хвойный лес и ждал, когда наконец ветер разгонит утреннюю туманную дымку. Издали услышав шум автомобильного двигателя, Чума поднялся на ноги и стал наблюдать, как на территорию бывших военных складов заезжает «Нива» Барбера. Чума не знал, радоваться ему теперь или плакать. Машина остановилась, Чума, скорчив скорбную рожу, пошел на встречу своему напарнику. Барбер, кажется, был настроен на романтическую волну, он тряхнул протянутую ладонь, ни о чем не спросил, только потянулся, расставив в стороны локти, и сказал:
– Московские женщины, выражаясь высоким штилем, – своего рода феномен мировой культуры. Если я был бы каким-нибудь там работником торговли, то сказал просто: они, эти женщины, – идеальное соотношение цены и качества. Я ушел от подруги, когда за окном было еще темно, но до сих пор здесь что-то шевелится. То ли происходит химическая реакция. То ли развивается большое чувство.
Барбер ткнул пальцем в левую сторону груди и глянул на вытянутую физиономию Чумы.
– Не грусти, – сказал он. – Бабки, считай, у нас в кармане.
– Получилось?
– За что бы я ни взялся, то получается.
Чума подумал, что сейчас, возможно, он доживает последние мгновения своей непутевой жизни. Не видеть ему обещанных денег. Уже через минуту Барбер натянет его жопой на заточку за то, что сотворил с мальчишкой. Или, повалив на землю, выдавит глаза, потом пустит пулю в переносицу. А труп, разложив большой костер, просто сожжет, как полено. Чума сделал шаг вперед, заглянул в глаза Барбера.
– Беда у нас, – сказал он. – Большая. Я виноват во всем, спору нет. Даже оправдываться не стану, суди меня, как знаешь.
– Что-то с мальчишкой?
– Ну, короче, перед тем, как запускать пацана в цистерну, я его обыскивал. Ты ведь сам видел, как я его шмонал. Но просмотрел сигареты и зажигалку. То ли он их в кроссовки спрятал, то ли в задницу… Короче, люк в цистерне, как ты велел, я оставлял открытым, чтобы была вентиляция. А сам рядом сидел, сторожил. Смотрю, дым повалил. Видно, прикурил пацан сигарету и закемарил. Ну, окурок упал. Кругом, ясное дело, мазут. Оно и загорелось. Я туда сунулся, а там уже вовсю полыхает…
Далее Чума подробно рассказал, как опустил в горящую цистерну железную лестницу и пожарный багор, он до последней секунды был уверен, что из этой затеи ничего не получится, парень уже лишился чувств, надышавшись ядовитым дымом, и теперь сгорит заживо. Но Чинцов находился в сознании. Слушая команды, что давал Чума сверху, он подцепил ремень джинсов к крюку багра, и стал карабкаться вверх по перекладинам лестницы. Чума, задыхаясь от дыма, тянул на себя багор, моля Бога, чтобы древко выдержало, не переломилось. Дима лишился сознания, когда до люка оставалось всего чуть. Но Чума, вцепившись в древко мертвой хваткой, удержал парня, поднял наверх. И, уложив бесчувственного на сохлую траву, долго сбивал с него огонь своей брезентовой курткой, сам обжег руки, а уж дыму наглотался… Сбегав за водой, вылил три бутыли на еще дымящуюся, прогоревшую насквозь одежду. Затем, перетащил Чинцова на кусок брезента, поволок к ближней казарме.
Ведя свой эмоциональный рассказ о героическом спасении мальчишки, искусно сплетая вымысел с правдой, Чума вскрикивал, возбужденно махал руками и даже выполнял глубокие приседания, демонстрируя Барберу, с каким рвением он вытаскивал парня из люка, волоком тащил его к казарме. А потом, исходя потом, уже совершенно обессиленный, приподнял тело на руки, уложил на железную койку, застеленную спальником. Чума ни на шаг не отходил от него ночью, глаз не сомкнул, но лекарств под рукой никаких, и чем помочь человеку, неизвестно.
***
Через минуту Барбер подбежал к койке, на которой лежал Чинцов. Скинув с себя куртку, Барбер вытащил опасную бритву, раскрыл ее. Разрезал ремень, распорол прогоревшие штанины, попытался снять кроссовки, но они не отходили от ступней, словно намертво приварились к ногам. Чума, почуяв нутром, что худшие, самые опасные минуты, позади, отошел в сторону и, присев на подоконник, засмолил сигарету. Смотреть на то, как Барбер освобождает парня из обгоревшей одежды, было неприятно до тошноты.
– Деньги были рядом, – Барбер обернулся к окну. – Протяни руку и возьми. Я забил его матери стрелку. И что я ей предъявлю? Вот эти головешки?
– Я не виноват, что этот придурок, кретин чертов догадался курить в цистерне, где хранили горючее. Это же надо до такого допереть…
125 
