Глава двадцать шестая

Астраханская область. 6 сентября.

«Жигули» в очередной раз заглохли где-то посередине степи, на грунтовой дороге, очертания которой едва угадывались. Солнце поднималось над гладким, как бильярдный стол полем, обещая очередной нестерпимо жаркий день. Решкин, лежавший на заднем сидении, открыл глаза и скинул с себя пропыленную плюшевую скатерть. В салоне было душно, капот поднят. Колчин и Мамаев, видимо, снова копались в моторе. Распахнул дверцу, Решкин свесил ноги, приложил ладонь ко лбу. Кажется, жар, мучивший его, спал. Осталась лишь слабость и неистребимая жажда. Решкин поднял с резинового коврика фляжку, лежавшую на полу, поднес горлышко к губам и сделал пару глотков солоноватой воды, после которой пить хотелось еще сильнее.

События последних двух дней Решкин помнил смутно. Едва они выехали с хутора Воловика, мотор зачихал и заглох. Бензин из вкопанных в землю бочек, которым они заправились на хуторе, оказался совсем паршивым. Колчин и Мамаев принялись за ремонт. Через какое-то время машина снова встала. И так продолжалось, пока не стемнело. В первых сумерках проезжали одинокую деревеньку, по окраине которой протекал широкий ручей. Цветом вода напоминала спитый чай. Возле ручья разрослись кусты и низкорослые деревца.

Машина еще не набрала ход, когда Мамаев, сидевший на переднем сидении, резко распахнул дверцу и, вывалившись на дорогу, прыгнул к обочине, по пологому склону покатился вниз к ручью. Колчин дал по тормозам. Выскочив следом, сломя голову помчался за Мамаевым. Решкин, забыв о болезни и высокой температуре, вылез с заднего сидения и во все глаза следил за происходящим.

Мамаеву оставалось перебраться через ручей и скрыться в высоких зарослях камыша, а там поминай как звали. Но не сложилось, как было задумано. Колчин сверху прыгнул ему на плечи, сбил с ног. Повалил на спину, несколько раз от души врезал по морде. Перевернул Мамаева на живот, за волосы дотащил до воды и макал головой в ржавый ручей, до тех пор, пока Мамаев не выпускал последние пузыри. Дав своей жертве придти в себя, Колчин повторил экзекуцию и снова вытащил полуживого Мамаева на берег. Тот лежал на животе, блевал какой-то черной жижей. Но Колчин хотел, чтобы его урок запомнился надолго. Он еще дважды топил Мамаева в ручье, а потом, в последний момент, когда бывший заложник уже наглотался воды по самые гланды, снова выволакивал на берег, давая время отдышаться. Потом заставил Мамаева подняться, влепил ему пару пощечин и пинками пригнал к машине. Усадил на пассажирское кресло, проволокой прикрутил левое запястье к ручке передней дверцы. Сел за руль и погнал машину дальше.

«Я ненавижу вас», – сказал с заднего сидения Решкин. «Это с чего такое глубокое чувство? – поинтересовался Колчин. – И даже без взаимности». «Вы офицер. Но только что издевались над этим несчастным человеком, как фашист, – сказал Решкин, чувствуя, что температура продолжает подниматься и его трясет, то ли от ярости, то ли в ознобе. – Чуть не убили человека. Он просидел полтора года в подвале только для того, чтобы терпеть ваши издевательства и зуботычины?» «Ну, где он просидел последние полтора года я тебе позже расскажу, – ответил Колчин и обратился к бывшему заложнику. – Или ты сам все нам расскажешь?» Мамаев, опустив голову, что-то промолчал. Машину трясло на ухабах, проволока глубоко врезалась в руку, причиняя боль. Не дождавшись ответа, Колчин снял одну руку с баранки, коротко размахнувшись, внешней стороной ладони ударил Мамаева по губам.

  100