101 
«Прекратите, вы», – заорал Решкин. «Если ты настаиваешь, прекращаю», – Колчин снова ударил Мамаева. На счастье, машина заглохла. Солнце свалилось за горизонт, и ясный вечер мгновенно превратился в
глухую беспросветную ночь. Колчин открутил проволоку, приказал Мамаеву лечь на землю и лежать неподвижно. Решкин открыл дверцу, растянулся на заднем сидении, наступило странное забытье, непохожее на сон. Он спал, но слышал, как Колчин мучает вопросами Мамаева. Временами раздавались звуки, похожие на хлопки в ладоши, возможно, Колчин окончательно вошел в кураж и продолжил избиение пленника, начатое у ручья. Мамаев о чем-то просил, в чем-то клялся. Наступала тишина, и снова звучали человеческие голоса. От слабости Решкин не мог разлепить глаз, но и заснуть не мог. Под утро он увидел лицо Мамаева, затекшее от побоев и, испытав приступ тошноты, снова повалился на сидение.
Вчера они въехали то ли в маленький поселок, то ли в большую деревню. Залили в бак настоящего бензина, но мотор, не принял и хорошего топлива, он продолжал чихать, перегревался и готов был снова заглохнуть. Колчин злился и вообще вел себя как заправский бандит. Он то последними словами крыл «Жигули», то показывал Мамаеву литой кулак, то задирал майку, демонстрируя рукоятку пистолета, торчащую из-под ремня, и напоминал, что не промахнется, когда пленник вздумает повторить побег. Поколесив по деревне, ближе к обеду завернули в забегаловку на центральной улице. Колчин долго мусолил меню и пересчитывал мелкие деньги. Приняв трудное решение, пальцем поманил официантку и сделал заказ. Три чашки бульона, три порции комковатого картофельного пюре, напоминающего загустевший клейстер, и чай без сахара. Мамаев поел с аппетитом, даже вылизал тарелку языком. Решкин не притронулся бы к этим деликатесам, но Колчин чуть ли не силком заставил его есть. Официантка с буфетчицей разглядывали странных оборванцев из дальнего угла и боязливо перешептывались.
Чтобы поспать хоть несколько часов, остановились в крайнем доме у какой-то старухи бобылки с бельмом на глазу. Каждому досталась застеленная железная койка. Мамаев валился с ног от изнеможения. Колчин, пред тем, как дать команду «отбой», проволокой привязал щиколотку Мамаева к задней спинке и пообещал, что пристрелит пленника, если тот попытается сесть на кровати без его разрешения. Для убедительности вытащил из-за пояса пистолет и потыкал дулом в между глаз Мамаева, показывая то место, куда войдет первая пуля. Занавесив окно куском марли, разделся, сунул пистолет под подушку и накрыл лицо пожелтевшей от времени газетой. Решкину не спалось, по лицу ползали мухи, температура не спадала, но усталость взяла свое. В сумерках его растолкал Колчин и сказал, что нужно собираться.
Снова сели в машину и, выехав со двора старухи, прокатились по главной улице. В окнах домов мелькали огоньки, а Решкину почему-то хотелось плакать. «Высадите меня, – он прикоснулся к плечу Колчина, крутившего баранку. – Прошу вас, высадите и дайте хоть немного денег. Мелочь. Я вернусь в дом той старухи, может, пустит до утра. А там отобью телеграмму в Москву вывшей жене. Она вышлет денег на обратный билет. Или постараюсь связаться с УФСБ. Я больше так не могу». «Я тоже больше не могу, но молчу, – буркнул Колчин, не отрывая взгляда от дороги. – Ну, ты же офицер, вспомни об этом. И вытри сопли. И потом, как это так: ты бросишь меня одного?»
«Я сдохну от температуры где-нибудь на дороге, – сказал Решкин, в эту минуту ему казалось, что все так и случится. – И вы закопаете меня на обочине, как беспородного пса». "Обещаю, что твое тело будет доставлено в Краснодар, и ты обретешь вечный покой не на обочине. Как все люди. Близкие люди получат возможность с тобой попрощаться и, как говорится, проводить в последний путь, – ответил Колчин, который всегда умел ободрить упавшего духом человека. «Заранее благодарен», – Решкин, понимая, что ничего не добьется, только вздохнул.
«Ты переволновался, – сказал Колчин. – Как модно говорить, пережил сильный стресс, попал в крутую переделку. Отсюда твой жар, отсюда желание все бросить и смотаться отсюда, куда глаза глядят. К утру станет легче». Мамаев, сидевший рядом с Колчиным, молчал и сопел в две дырочки. Решкин покрутил головой. Огоньки поселка оказались позади, впереди беспросветная ночь и ухабистая дорога. Неожиданно асфальт кончился. Колчин, проехав пару километров, повернул обратно, они мотались по степи еще битых два часа, но так и не нашли дорогу. «Хрен с ней, с дорогой, – сказал Колчин. – Утром найдем. Сейчас всем спать».
101 
