Глава шестнадцатая

– Степаныч,– спросил Ласковин.– Как человек, вхожий в коридоры власти, что ты скажешь о некоем Пашерове?

– Скажу, что пахнет от него дурно! – ответил Смушко.

– А конкретней?

Смушко потер бровь, потом посмотрел на дверь, отделявшую комнату, где они расположились, от гостиной. Из-за двери доносился приглушенный бас отца Егория. Иеромонах беседовал с двумя новыми членами общины. Наставлял.

Ласковин понимал колебания Смушко. Степаныч – осторожный человек. Если решит, что откровенность может не понравиться отцу Егорию или, хуже того, подтолкнет Потмакова в опасную сторону, ничего Андрею не скажет. С другой стороны, Смушко знал своего пастыря: решив действовать, отец Егорий не отступал, пока не добивался своего.

– Мы хотим с ним встретиться,– сказал Ласковин.

– С Пашеровым?

– Да.

– Это трудно.

– Знаю.

Андрей действительно знал. Потому что вот уже неделю они пытались «выйти» на господина Пашерова, депутата, председателя двух комиссий, ответственного секретаря третьей и исключительно занятого человека, нигде не появлявшегося иначе как в сопровождении трех телохранителей.

Наивное предположение отца Егория о том, что депутат должен встречаться с избирателями, не оправдалось. Да, у Пашерова был кабинет, а на дверях кабинета значились приемные часы. И в эти часы любой гражданин мог войти в дубовые двери этого кабинета. Но Пашерова за ними не было. Прием вел секретарь. А отец Егорий желал лично пообщаться с Анатолием Ивановичем. Два дня назад Ласковину удалось издали взглянуть на господина Пашерова, когда тот, окруженный тремя здоровяками, вышел из подъезда дома на набережной Мойки и проследовал в «мерседес». Все, что мог заметить Андрей, это то, что фигура у господина депутата непредставительная, полностью затеняемая могучими торсами охранников. Будь Ласковин снайпером, собравшимся пристрелить Пашерова, ему пришлось бы нелегко. Но Ласковин не был снайпером и не собирался убивать господина депутата, пока «суд» в лице Игоря Саввича Потмакова не вынесет ему приговор. Если вынесет.

– Я пытался выйти на него,– наконец изрек Степаныч.– Думал в благотворители его уговорить. Он же известный меценат: студию хореографическую спонсирует, выставочный зал, в прошлом году тысячу долларов пожертвовал Мариинскому театру. Шум был – будь здоров.

– Откуда ж такие средства у народного депутата? – осведомился Ласковин.

– «Совкомбанк», банк «Народный», инвестиционный фонд «Надежный». И в каждом господин Пашеров – первое лицо. Хотя и неофициально. Официально он только ходатай. Ходатайствует депутат ЗАКСа перед правлением – и правление переводит! – Степаныч усмехнулся.– Отчего бы и не перевести? Когда миллиарды отмываются, бывает, миллиончик-другой и брызнет в сторону. Поначалу-то я этого не знал, знал бы – и не пробовал. От нас ведь отдачи не будет: ни балериночек, ни картин на международные аукционы. Однако,– другим тоном продолжал Смушко,– не любят его крепко. Выскочка. За каких-то три года из ничего поднялся и просеку после себя оставил – будь здоров. Но удачлив: ни разу не прокололся. А теперь его разве что из гранатомета достать можно. Лучше уж вам колдуна какого-нибудь в оборот взять! – высказался он откровенно.

– Решать не мне,– ответил Андрей.

– Не прибедняйся. Попробуй спустить на тормозах, а я батюшку делами общинными развлеку. Глядишь, и образуется.

– Я понимаю,– согласился Андрей.

– Вот и договорились,– кивнул Степаныч.– Пойдем пивка выпьем, пока батюшка не видит! – И подмигнул – Не согрешишь – не покаешься! Ты, кстати, почему за зарплатой не ходишь?

– За какой зарплатой? – удивился Ласковин.

– Своей. Ты же у меня оформлен как секретарь-референт по специальным вопросам. Нравится?

– Да есть у меня деньги!

– Можешь обратно отдать! – сказал Смушко.– Но получить – должен. Иначе нас налоговые с требухой сожрут. Вот кто истинно слуги сатаны! —

  112