35 
Такая смерть была уготована Ласковину Андрею Александровичу на двадцать девятом году жизни на последнем этаже дома дореволюционной постройки на Петроградской. Если бы не…
Если бы не заслуженный, застойных времен самодельный спальный мешок, набитый ворованным с военного завода теплоизолирующим волокном. Спальник, в который были завернуты штаны и куртка Ласковина и который он выставил вперед, разворачиваясь в воздухе боком, чтобы представлять, как учили классики, меньшую мишень. В общем, там, наверху, Парки решили завязать еще один узелок на нити его беспокойной жизни.
Рухнув на «тобольца», Ласковин на некоторое время отключился. И пришел в себя, когда бандит вторично возвестил о своей победе. Дальше – на автомате.
Удар ногой из лежачего положения, перекат в стойку, взгляд на чердачную дверь – пусто! – и стремительный бросок вниз по темной лестнице. Все это заняло, может быть, чуть меньше минуты. Дверь подъезда – пауза – ждут? Нет, тихо. Наружу. Темно, но далеко не так темно, как на чердаке. У подъезда – никого. Во дворе – три машины. Одна – его собственная, две другие уже были здесь вечером. Может быть, одна из них бандитская?
Проглянула луна. Надо же, словно специально ждала, пока он спустится. Есть ли засада во дворе? Или кто-то уже целится из окна наверху, ждет, пока Ласковин покажется?
Андрей развернул спальник, разулся, натянул штаны. Время есть, если сверху начнут спускаться, он услышит. Может, луна спрячется? В любом случае сверкать голыми ногами в лунном свете – смешно. Да и мороз градусов десять, не меньше.
Ласковин надел куртку (предназначавшаяся ему пулька звякнула о цементный пол), положил спальник на батарею – может, достанется хорошему человеку? – и прикинул, сколько до «жигуленки». Далеко, ох далеко.
Браток по кличке Макар открыл квадратное окошко между третьим и четвертым этажом, устроился поудобней, установил как надо прицельную планку АКС-74, привезенного из Ставрополя. Белый от снега двор как на ладони. Виден даже край карниза над подъездом. Макар холодно улыбнулся. Плечо, в которое пришелся удар, ныло, но это не помешает Макару срезать Спортсмена, когда тот сунется наружу. Что-что, а стрелять из АК по движущейся цели Макар за три года научился отменно.
Рядом остановился Клуша, начальник хренов, задышал сипло.
– Ты что делать собрался?
– Шлепну его,– не отрывая глаз от прицела, сказал Макар.– Не робей, Клуша!
– Спугнешь! – прохрипел «хренов начальник».
– Я? – Макар негромко засмеялся.– Я его одним выстрелом положу. Забьемся, Клуша? На сотню баксов?
– Ты его спугнешь, мудак! – рявкнул Клуша в ухо бывшему десантнику.
Макар промолчал. Внизу белел снег, и маскхалата на Спортсмене не было, это точно.
«Ну,– сказал сам себе Ласковин,– давай, парень!» Адреналин бурлил у него в крови.
Пригибаясь, на всякий случай зигзагами, Ласковин устремился к цели… и через несколько секунд упал на снег рядом с машиной. Никто по нему не стрелял.
Твердый, воняющим порохом ствол пистолета уперся в щеку Макара.
– Стрельнешь, башку разнесу, понял?– прохрипел Клуша.
Макар с ненавистью глядел, как двигается внизу темное пятно цели. Одна короткая очередь – и Спортсмен плюхнется в снег: отбегался, парень!.. И этот говнюк пристрелит его без всяких колебаний! И никто не вякнет: любимчик Крепленого!
«Мишень» добежала до автомобиля, обогнула и залегла с другой стороны. Макар поднял ствол автомата, но Клуша пистолет не убрал. На всякий случай. Оба напряженно смотрели на присыпанную снегом крышу «шестерки».
«Тихо,– подумал Ласковин.– Подозрительно тихо!» Никто не стреляет, никто не выбегает из подъезда или из подворотни, будто никому больше не нужен Андрей Ласковин.
Он отключил сигнализацию и сел в машину, оставив дверцу открытой. Выждал. Странное было у Андрея ощущение: будто за ним следит злой немигающий глаз. Чужой. Ждущий. Чего только?
– Ладно,– сказал вслух Андрей.– Разберемся!
И повернул ключ.
Стартер молчал.
Не зря Зимородинский говорил Андрею, что тело у него быстрей, чем мозги. Голова еще соображала, что это стряслось с так хорошо отлаженной машиной, а тело уже вывалилось из салона и с низкого старта, по-спринтерски – прочь. А в следующую секунду тугая волна ударила в спину, сбила с ног, швырнула вперед, полуоглушенного, на выставленные руки, а через секунду Ласковин уже был на ногах и мчался по темным дворам, петляя (хотя никто в него не стрелял), не разбирая дороги,– прочь, прочь, пока не увидел впереди, под аркой, освещенный фонарями Каменноостровский проспект. Тут силы покинули Андрея, он, буквально упав на ствол старого тополя, прижался лбом к заледенелым трещинам коры и обмяк, глотая ледяной воздух и слушая бешеный бой сердца.
35 
