Особенно,... 
67 
– Нет,– согласился Андрей.– Ни положительной, ни информационной.
– Надо вам батюшку слушать,– вмешалась ухватившая конец их разговора бабулька с нарумяненными щеками.– Батюшка поможет. Вы вот – крещены, молодой человек? Да? Вот и хорошо! Вот и подите к батюшке Константину, исповедуйтесь во грехах, покайтесь, да и очиститесь душой. Я вот сколь батюшек знаю, а ни один, чтобы с таким пониманием, не был. Вот что значит, когда православную веру в гору поднимают!
– Бабуля,– перебил Ласковин не слишком вежливо.– А какое отношение Лешинов к православной вере имеет?
– Ну как? – искренне удивилась бабка.– Или ты слепой, не видишь, в каком он облачении? Или не знаешь, что он – протоиерей? – Покачала головой укоризненно.– Это, молодой человек, большой чин церковный, знать должен, раз крещеный!
И отплыла, обиженная.
Ласковин в полной растерянности посмотрел на Наташу. Та засмеялась.
Ласковин, не выдержав, тоже улыбнулся.
– Да ладно,– махнул он рукой.– Бабка есть бабка: от мудрости до маразма – один шаг.
– Что будем делать? – спросила Наташа.– Где наш Вергилий?
– Кто?
– Проводник. Гужма. Андрей пожал плечами.
– Вот что,– предложил он.– Посиди-ка ты в машине, музыку послушай, а я попробую сам к этому «церковному чину» пробиться. Лады?
– Обещал с собой брать? – напомнила Наташа.– Раз я экзамен выдержала.
– На три с минусом,– в свою очередь напомнил Ласковин.– Наташ, пожалуйста, подожди меня в машине. Мне так проще будет! Не обижайся!
– Ладно, подожду. Только и ты старушек не обижай, договорились?
– Договорились.
Андрей отдал ей ключи в проводил к выходу. А сам снова отправился наверх.
– Вот ты где! – Гужма схватил его за рукав (Ласковин с трудом удержался, чтобы скользящим блоком не смахнуть эту руку).– Я тебя ищу, ищу! А где твоя жена?
– Дома,– сдержанно ответил Ласковин.– А что? Без нее – никак?
– Да все равно! Пошли! – Сейчас Иннокентий Гужма был совсем не похож на того бомжеватого угрюмца, каким показался Ласковину в первую встречу. Экс-наркоман был возбужденно весел, активно жестикулировал, говорил быстро и громко.
Глядя на него, Ласковин усомнился в том, что Гужма – бывший наркоман. Уж очень смахивал сейчас Иннокентий на торчка после недавней вмазки.
Но зрачки у Гужмы были в норме и прочие реакции – тоже. Тут Ласковин ошибиться не мог.
– Я говорил про тебя отцу Константину! – сообщил Иннокентий.– Он сказал: веди. Так что пойдем, давай не отставай!
И ринулся прямо в толпу почитателей Лешинова, топчущуюся вокруг сцены.
Андрей последовал за ним.
Гужма впиливался в массу, как утюг – в шмат масла. Но на него никто не обижался. Более того, многие из жаждущих здоровья и благолепия здоровались с подчеркнутым подобострастием. И Кеша воспринимал это как должное, кивал с важностью. Часть почтения распространилась и на Ласковина – тетки сторонились, пропуская.
Гужма весело помахал какой-то женщине, окруженной благодарными слушательницами. Женщина помахала в ответ.
– Матушка Поляновна,– пояснил Гужма Ласковину.– С батей в большой дружбе.
«Ей бы еще батюшку Дубиныча для комплекта!» – мысленно сострил Ласковин, оглядев дебелую тетку с широким властным лицом.
– Сюда,– позвал Иннокентий, раскрывая дверь, ведущую за кулисы.
Ласковин шагнул внутрь… и остановился. До сих пор он воспринимал «святого отца Константина» как обычного мошенника вроде липовых «лам» и «пророчиц-целительниц». Он уже почти уверился, что покоритель старушечьих сердец не может быть связан со взрывом на Синопской. Сатанизм – это слишком громко для болтуна-мошенника, а, как верно заметил Вадим, мошенники не меняют свое амплуа.
Так рассуждал Андрей, пока не шагнул в узкий коридорчик сбоку от сцены и не увидел на своем пути нечто знакомое, толстошеее и мускулистое.
Но напрягла его не мускулистость (в конце концов, в нынешние времена и мошенники нуждаются в охране), а радостное, «просветленное» выражение на физии крепыша. Преградив путь Ласковину, он излучал не надменное пренебрежение бандита, а заботливое превосходство посвященного. Впрочем, суть оставалась та же: кругом марш, молодой человек!
Пока Ласковин размышлял, то ли ему выйти обратно, то ли тюкнуть крепыша в пятачок, Гужма, вспомнив, обернулся и небрежно махнул рукой:
– Он со мной к бате, Дима!
– А… – Крепыш тут же посторонился.– Извините,– сказал он Ласковину.
Вот так. Да, не последний здесь человек Иннокентий Гужма.
67 
