Особенно,... 
73 
Кегля все еще была впереди. Она пронеслась над пятым препятствием, словно птица, и, хотя Громовержец немного сократил расстояние, мисс Уолтере все равно выигрывала у Мелинды еще два корпуса. Они уже преодолевали шестое препятствие, а потом будет финиш!
Мелинда поняла, что наступает момент, когда Громовержец должен показать все, на что он способен. Она прикоснулась к нему хлыстом, но в этом не было никакой необходимости. Как будто инстинктивно осознав, что хочет от него наездница, жеребец начал все более и более убыстрять свой бег, дюйм за дюймом, фут за футом настигая несущуюся впереди лошадь и неуклонно сокращая разрыв. Мелинда уже могла видеть группу джентльменов, ожидающих соперниц на финише.
– Пожалуйста, Громовержец! Прошу тебя!
Ну давай, мой мальчик!
Мелинда слышала свой голос, который был громче грохота копыт, и заметила, что слова слетают с ее уст с такой же скоростью, с какой несется вперед ее скакун. Потом она почувствовала, как Громовержец под ней рванул вперед с новым усилием, которое, как казалось Мелинде, шло чуть ли не из ее собственного сердца. Она понуждала его мчаться вперед всем своим существом, и Громовержец отзывался на ее призыв.
Мелинда уже могла слышать выкрики джентльменов, в нетерпении ожидающих наездниц на финише; ей казалось, что встречный ветер сорвет всю кожу с ее лица. Громовержец уже был на одном уровне с лошадью Кегли… вот он уже впереди на голову, теперь на половину корпуса; с таким разрывом они и промчались через финишную черту.
На дистанции Мелинда успешно справлялась с лошадью, но теперь, когда руки ее устали так сильно, что с трудом могли удерживать поводья, а кисти рук, казалось, были вырваны из суставов, она еле-еле смогла удержать Громовержца на месте, а затем повернуть его. Девушка пустила лошадь легким галопом, и тут, в первый раз с момента старта вспомнив о себе, она заметила, что потеряла где-то свою шляпку, а ее светлые волосы растрепались и спадали теперь на лицо спутанными локонами.
Вокруг Мелинды столпились мужчины. Они аплодировали ей, поздравляли, осыпали комплиментами. Но ее глаза были устремлены только на одно лицо: поверх голов всех остальных столпившихся вокруг нее джентльменов она смотрела на маркиза. Мелинда увидела, что он взирает на нее без улыбки, а выражение его глаз так и осталось для нее загадкой.
– Отлично!
– Браво!
– Боже! Вы были восхитительны!
Восхищенные возгласы не смолкали вокруг нее, но едва ли Мелинда слышала их. Кто-то уже взял Громовержца за узду и подвел его к парадной двери, чтобы девушка смогла спуститься с седла. Мелинда так безумно устала, что не испытывала даже никакой радости. Единственное, в чем она была уверена, так это в том, что маркиз своим мрачным видом отобрал у нее победу.
Чувствуя себя совершенно ослабевшей, она пошатнулась в седле. Вдруг чьи-то сильные руки протянулись к ней и опустили на землю. Ей не было нужды гадать, кто пришел ей на помощь.
Маркиз понес ее на руках по каменным ступеням и вошел в дом через парадную дверь. Она подумала, что в зале он опустит ее наконец на пол. Но вместо этого он пронес ее вверх по лестнице; голова Мелинды покоилась на его плече, светлые волосы рассыпались по голубому бархату ее амазонки.
Маркиз внес Мелинду в ее комнату и усадил на кровать. Когда он убирал руки, ей захотелось закричать, но она не могла вымолвить ни слова, не могла даже поблагодарить его, потому что ее голос умер где-то внутри, в горле. А затем, когда она наконец осмелилась взглянуть на него, лежа на подушке, до нее донеслись резкие слова маркиза:
– Маленькая дура! Вы могли сломать себе шею.
Глава 10
Мелинда, должно быть, пролежала какое-то время в забытьи от полного изнеможения, но, когда она очнулась, ей показалось, что до сих пор она слышит презрение – а может, это был гнев? – в голосе маркиза, когда он сказал: «Маленькая дура! Вы могли сломать себе шею». Эти слова снова и снова звучали у нее в ушах.
В то же время у Мелинды было чувство, что эти скачки помогли ей внутренне раскрепоститься, освободиться от тяготивших ее пут. Для нее это состояние означало, что она приняла вызов не только от Кегли, но от каждого из тех, кто когда-либо тиранил ее, был с ней жесток, обращался с пренебрежением и презрением, относясь к ней как к бедной родственнице. Все, что девушка испытала в течение последнего года, выросло, как ей казалось, в одну величайшую обиду, которая сидела где-то в глубине ее сердца, но теперь этот нарыв прорвался и она была свободна.
73 
