– Это плохое оправдание, – Салим трет бровь, надавив так, что белеют кончики пальцев.
– Почему?
– Потому что оправдывает все.
– Салим! Опаздываешь! – мальчишеские губы кривятся в улыбке, которую тот, скорее всего, считает надменной. Салим же видит в ней и боль, и затаенный страх.
Нож серой стали. Дрожащее лезвие отплясывает в двух дюймах от горла Елены.
– Карл, – начинает Салим. Замолкает. Глаза Елены – мой, ты мой, ты спасешь, ты можешь, ты все можешь...
– Любезный регент, – насмешливо вторит молодой герцог. Руки дрожат, а вот голос – нет. – Дорогой и незаменимый. И, как ни странно, честный. Оплот. Чье слово камень, чья жизнь... Ты и меня предашь?
Глаза Елены. Ты – мой.
Я – твой, шепчет он и делает шаг вперед.
– Стой! – голос уже не слушается Карла. – Или она умрет!
– Карл, остановись. Ты совершаешь ошибку.
– Нет, это ты совершаешь ошибку! Салим как там тебя... Селим... Я все знаю о тебе!
– Карл!
– Для тебя я герцог!
– Да, мой господин.
– Салим, Салим... – жуткая улыбка. – Я ведь верил тебе. Мой брат верил, мой отец верил, твой любимый князь – черт его возьми – тоже верил!
– Поэтому ты убил его?
– Знаешь? А знаешь ли, Салим, что значит быть слабым? Когда родной брат считает тебя тряпкой?!
– Неправда! – крикнула Елена, рванулась. – Вальмир не мог...
Кончик лезвия ткнулся ей под подбородок, отпрянул. Вдогонку понеслись капли. Темные, почти черные...
Мир словно взорвался.
– Знаешь ли ты, как это – все понимать, и идти наперекор себе? По десять раз менять решение, с ужасом ожидая, кто следующий придет тебя убеждать – и ведь убедит! Чувствовать бессилие и ненавидеть себя? Понимать, что твои слова – не больше, чем пустой звук, а окончательное решение все равно за другим?
То, что я узнал, на многое открыло мне глаза! Отъявленный лжец и предатель становится воплощением чести? Что ж... я тоже могу. Стать сильным? Почему бы и нет?
Карл в упор смотрит на Салима. Глаза горят странной, нечеловеческой решимостью.
– Однажды я сказал себе – больше я не буду отступать. Никогда. Моя сила, Салим, стоит твоей чести...
Капли... красные капли, бледная кожа с каплями пота, запятнанная рубашка. Синева стали.
Салим делает шаг вперед.
– Мой гос... отпусти ее, Карл.
А глаза Елены светло-золотистые, словно свежий мед. Ты – мой.
– Кто она тебе, Салим? Скажи, я знаю, ты не можешь лгать – я вот хочу отступить и – не могу.
– Карл...
– Похоже, мне придется убить ее, Салим, и попытаться убить тебя. Кто она?
– Елена носит ребенка твоего брата.
Карл смеется. Надрывно и страшно.
– Салим, Салим... Если уж я узнал правду о тебе, неужели ее судьба осталась для меня тайной? Вопрос в другом: кто она ТЕБЕ?
Вопрос в глазах Елены.
– Ты знаешь.
– Черт возьми, – Карл устало опускает плечи. – Знаю. Как я тебе завидую, Салим, кто бы...
Герцог внезапно выгибается дугой, глаза стекленеют, руки теряют оружие... Вскрикивает Елена, отскакивает в сторону. Окровавленная рубашка.
Карл беззвучно валится вперед. В спине – загнанный по рукоять стилет. Позади герцога – рослая и широкоплечая фигура.
Салим прыгает и ловит Елену у самого пола.
– Я его по-нашему, по-простому, – говорит Голос, наклоняясь и выдергивая нож из тела. – В печень. И кричать не может, и руками дергать... Вот так.
Сад. Взметаются в небо яблони, зеленой волной накрывая скамьи, горожан, сидящих на скамьях, стайки детей, играющих в прятки – солнце над всем этим и июльская дневная неспешность. Зной.
– Вы с ним очень похожи. Ты и Вальмир. – звук ее голоса утоляет жажду лучше, чем родниковая вода. – Та же честь, несгибаемое достоинство, то же упрямство...
Смешок. Салим чувствует, как нежные пальцы перебирают его волосы, теребят ухо, проводят по виску.
– У-у... Медвежонок наш совсем седой!
– Я не медвежонок, – с притворной обидой говорит он. – И не седой. Я светло-русый.
Елена смеется, дергает его за ухо.
– Ага! Упрямый, – она вздыхает, пристраивается у него на плече. – Оба вы упрямые. Скажи, он всегда был такой?
– Упрямый? Всегда.
– Да нет же! Ты никогда не чувствовал в нем... некую хрупкость?
Он задумывается.
– Нет... и да. Но это не было слабостью.
Мимо пробегают двое пацанов, крича и размахивая руками. Охрана – неприметные молодцы в серых плащах – провожает их взглядами.
– Глупые вы, мужчины. Все меряете с петушиного насеста. Сильный, слабый... Не это главное. Хрупкость – это когда человека не может сломать никто, кроме него самого... Что с тобой?