Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
155 
Я спросил: «Почему она отказывалась говорить?»
«Я же только что объяснил тебе, что она…»
«Я говорю про Катю Вольф, а не про Сару Джейн Беккет. Крессуэлл-Уайт сказал, что она лишь однажды дала показания полиции и больше не сказала ни слова. Никому. В смысле — о преступлении. О Соне».
«Этот вопрос не ко мне. И… — Тут он снял с пюпитра ноты, положенные мною туда, когда я думал, что смогу играть, и медленно закрыл их, как будто ставя точку в чем-то, что ни один из нас не хотел называть вслух. — Я не понимаю, почему ты не можешь оставить прошлое в покое. Разве Катя Вольф не достаточно поломала нам жизнь?»
«Это не Катя Вольф, — возразил я. — Нашу жизнь поломало то, что случилось».
«Ты знаешь, что случилось».
«Знаю, но не все».
«Твоих знаний достаточно».
«Я знаю, что, когда оглядываюсь на свою жизнь, когда я пишу о ней или говорю, в деталях я вижу только музыку: то, как я пришел к ней, упражнения, которым учил меня Рафаэль, концерты, которые я давал, оркестры, с которыми играл, дирижеров, концертмейстеров, журналистов, бравших у меня интервью, записи, сделанные мною в студиях».
«Это и есть твоя жизнь. Музыка — это ты».
Но Либби говорила иное. Ее слова снова зазвучали в моих ушах. Я ощущал ее отчаяние. Оно раздирало и мое сердце.
И мне страшно, доктор Роуз. Я потерялся. Когда-то я существовал в мире, который я понимал и в котором мне было удобно, в мире с четкими границами, населенном гражданами, говорящими на понятном мне языке. Теперь же этот мир стал для меня чужим, но столь же чужда для меня и та земля, по которой я брожу по вашему велению, брожу без карты, без компаса, без проводника.
Глава 11
Всю первую половину дня Ясмин Эдвардс была очень занята, чему в душе радовалась. Ее салон порекомендовали обитательницам женского приюта в Ламбете, и утром у ее двери появилось шесть женщин разом. В париках они не нуждались — этот товар пользовался спросом у тех, кто проходил курс химиотерапии или страдал облысением. А шесть женщин хотели, чтобы она сделала им макияж, и Ясмин с удовольствием занялась этим. Она знала, как тяжело бывает на душе из-за мужчины, и поэтому не удивилась, когда поначалу женщины дичились и говорили о своих пожеланиях относительно предстоящей косметической процедуры тихо, словно нехотя или стесняясь. Ясмин Эдвардс не торопила их, дала им возможность самим все решить, листая журналы и запивая печенье чаем.
— Ты сделаешь меня похожей вот на эту? — спросила одна из женщин, давно разменявшая шестой десяток лет и вторую сотню килограммов, и ее вопрос разбил лед настороженности, потому что в качестве образца она выбрала фотографию юной чернокожей модели с пышной грудью и пухлыми губами.
— Если после сеанса она будет выглядеть как та молодка, то я разбиваю в этом салоне лагерь, — подхватила шутку другая.
Негромкие смешки переросли в хохот, и после этого все почувствовали себя свободно.
Когда женщины ушли, Ясмин стала протирать рабочий стол, и запах моющего средства вдруг перенес ее на полдня раньше, домой. Ей припомнилось, как утром она ополаскивала ванну, смывая несколько волосков от париков, оставшихся после вчерашних трудов Дэниела. В ванную комнату вошла Катя, чтобы почистить зубы.
— Ты сегодня идешь на работу? — спросила Ясмин подругу.
Дэниел уже ушел в школу, и впервые за прошедшие сутки они могли поговорить открыто. По крайней мере, у них была такая возможность.
— Конечно, — сказала Катя. — Сегодня же не выходной.
Все-таки немецкий акцент иногда проскальзывал в ее речи. Ясмин думала, что двадцать лет, проведенные без контакта с родным языком, должны были вырвать даже наиболее глубоко укоренившиеся привычки Кати, но что-то тем не менее осталось. Раньше Ясмин нравилось, как ее подруга выговаривает английские слова, но сейчас Катино произношение не показалось ей привлекательным. Ясмин попыталась определить, почему и когда стало меняться ее отношение. Не так давно, по-видимому, но назвать конкретную дату она бы не смогла.
— Он сказал, что ты не всегда ходишь на работу. За двенадцать недель пропустила четыре раза, так он сказал.
В зеркале над раковиной голубые глаза Кати поймали взгляд Ясмин.
— И ты поверила ему, Яс? Это же легавый. А ты и я… Ты знаешь, кем он нас считает: отбросами общества, которых выпустили из-за решетки. Может, ты и не заметила, но я видела, как он смотрел на тебя. Так с чего бы он стал говорить правду, если с помощью небольшой лжи можно запросто разрушить доверие между нами?
155 
