Но... читается легко и любовь-морковь
248 
Линли не понимал. По крайней мере, не понимал, что именно, по мнению Робсона, он должен понять. Зато он отлично понимал, когда человек что-то скрывает.
— Я уверен, что, будучи близким другом миссис Дэвис, вы могли что-то такое слышать из ее уст, мистер Робсон, просто это пока не пришло вам в голову. Если вы еще раз обдумаете ваши последние встречи и особенно последнюю, когда вы поссорились с ней, то вам наверняка припомнится какая-нибудь случайно оброненная фраза, из которой нам станет ясно, в чем миссис Дэвис хотела признаться майору Уайли.
— Да нет, ничего такого не припоминаю. В самом деле. Мне нечего сказать…
Линли настаивал:
— Если то, что она хотела открыть майору Уайли, стало причиной ее убийства — а такую возможность исключать нельзя, — то все, что вы сумеете припомнить, окажется принципиально важным для расследования дела.
— Ну, наверное, она хотела, чтобы он узнал о Сониной гибели и о том, что к этому привело. Хотела рассказать, почему она оставила Ричарда и Гидеона. Возможно, она чувствовала, что должна получить его прощение за все, что сделала, прежде чем они смогут продвинуться в своих отношениях.
— Это было на нее похоже? — спросил Линли. — Я имею в виду ее желание признаться в своих грехах до того, как связывать себя более тесными отношениями.
— Да, — сказал Робсон, и на сей раз его ответ прозвучал искренне. — Исповедание — это абсолютно в духе Юджинии.
Линли кивнул и решил, что можно заканчивать. Часть из всего этого вписывалась в общую картину, но Линли не упустил из внимания один простой факт: Робсон высказывал свои предположения, исходя из того, что майор Уайли ничего не знал о Соне Дэвис и обстоятельствах ее смерти. Действительно, двадцать лет назад майор находился в Африке, но об этом факте Линли и Нката Робсону не говорили.
Но если Робсон знал об этом, то, вероятно, он знал и что-то еще. И что бы это ни было, Линли мог бы поспорить, что оно-то и привело к смерти в Западном Хэмпстеде.
Гидеон
1 ноября
Я возражаю, доктор Роуз. Ничего я не избегаю. Вас может удивлять мое стремление узнать правду о смерти моей сестры; вам может казаться, что занявшая добрых полдня поездка в Челтнем вызвана подспудным желанием отвлечься, а причины, по которым я провел следующие три часа в библиотеке «Пресс ассосиэйшн», где нашел, скопировал и прочитал сотни статей об аресте и суде над Катей Вольф, могут вызывать у вас недоумение. Однако вы не можете обвинить меня в уклонении от того, чем вы просили меня заняться.
Да, вы сказали мне записать все, что я помню, и именно это я и делаю. У меня складывается стойкое ощущение, что если я не докопаюсь до истины в Сониной гибели, то дальше пойти не смогу — это блокирует любые другие воспоминания. Так что позвольте мне разобраться с этим и со всем остальным, что тогда случилось. Если эти мои действия — хитроумная задумка подсознания отвлечь меня от того, что я на самом деле должен вспомнить, что ж, в конце концов мы это поймем, верно? А тем временем вы будете становиться все богаче благодаря бесконечным сеансам терапии, которые нам с вами придется провести. Кто знает, может, я даже стану вашим пожизненным пациентом.
И не надо мне говорить, что вы чувствуете в моих словах раздражение. Да, я действительно раздражен, потому что, как только мне начинает казаться, будто я что-то нащупал, вы тут же предлагаете мне подумать о процессе рационализации и о том, что он может означать в моем нынешнем состоянии.
Я скажу вам, что означает процесс рационализации: он означает, что я сознательно или подсознательно обхожу причину, по которой утратил способность играть. Он означает, что я завлекаю вас в заковыристый лабиринт, чтобы пресечь ваши попытки помочь мне.
Вот видите? Я отлично понимаю, что кроется за моими поступками. И прошу вас не мешать мне их совершать.
Я ездил к папе. Его не было дома, когда я туда приехал, зато была Джил. Она решила перекрасить его кухню и принесла с собой пачку образцов краски, которые разложила на кухонном столе. Я сказал ей, что мне нужно забрать кое-какие старые бумаги из так называемой «дедушкиной комнаты», где папа хранит документы. Она взглянула на меня с тем заговорщическим видом, который предполагает, что двое людей разделяют некую точку зрения, но не обсуждают ее вслух. Из этого я заключил, что созданный папой музей, посвященный памяти его отца, будет разложен по коробкам и упрятан в кладовку, как только они с Джил станут жить вместе. Папе она этого пока не говорила. Джил не отличается излишней прямолинейностью.
248 
