– Вы еще поцелуями обменяйтесь, очаровашки, – заметил Аполлон Григорьевич, хищно устремившись к телу. – Что тут за подарочек? Ух ты, какая штучка. Опять хорошенькая. Умеете, Ванзаров, трупы выбирать. Позвольте. Это как же такое соорудили? Честное слово, подобное вижу впервые. Надо будет статейку тиснуть. Это ведь человека четыре надо, чтоб держать за руки и ноги. Понимаю – на кол посадить, но как кол проглотить? Зрелище незабываемое.
И правда, редко когда на бильярдном столе находят женщину, заглотившую кий по самую рукоятку, так что конец торчит над носом.
– Примитивно, Аполлон Григорьевич.
– Да? Тогда расскажите, умник полуночный, как это удалось?
– Проще простого, – не чувствуя радости от победы логики над криминалистикой, ответил Родион. – Госпожа Незнамова умела показывать фокус наподобие глотания шпаги: открывала рот и опускала кий.
– До самого пищевода? – уточнил Лебедев. – Странно, что с такими манерами умерла только теперь. Лежа глотала?
– Видел один раз, тогда стояла в полный рост. Но здесь потолок низкий, кий невозможно поставить вертикально. Вот и легла на стол.
– Хотите сказать, сама?
– Судя по пустым стаканам и бутылкам, настроение было отличное. Неплохо бы выяснить, почему фокус не удался.
– Как прикажете, ваше благородие. Нам, старикам, любое дельце в радость. Ну-ка выпейте чего-нибудь в буфете.
Натянув перчатки и облачившись в глухой кожаный фартук поверх костюма, Лебедев занялся осмотром. В такой миг, когда гений берется за дело, посторонним следовало удалиться как можно дальше и вести себя как можно тише. А то ведь и по шее недолго.
Отведя в уголок едва живого Курочкина, Родион спросил вполголоса:
– Значит, когда вошли в залу, Блоха не шевелилась?
– Моя вина, ох, моя огромная вина, – запричитал филер.
– Проверили пульс?
– Ну что тут поделать. Еще теплая. А не дышит. И кровища хлещет.
– То есть была мертвой какое-то время. Может, пять минут, а может, полчаса.
– Так опозориться…
– Когда половой закричал, спутник Блохи уже ушел?
– Не знаю, как такое вышло.
– Значит, сыграли столько партий, что в зале остались одни, были последними.
– Ведь так сел, чтоб и муха не пролетела.
– Афанасий Филимонович, вы на службе, – строго сказал Родион. – Хватит скулить как баба.
Сказанное волшебным образом оживило филера. Словно стакан воды в лицо. Иногда так надо. Курочкин внутренне собрался, да и внешне вытянул руки по швам.
– Есть прийти в себя!
– Благодарю. Будем рассуждать логически.
– Так точно!
– Как знаете. Итак, проснулись от крика полового. Значит, никакого шума не было. Не могли же вы так глубоко заснуть на посту. Так, задремали самую малость. Логично предположить, что Блоха показала фокус по доброй воле и в отличном расположении духа. То есть умирать не собиралась. Что из этого следует?
– Не могу знать.
– Она хотела произвести впечатление на мужчину. На знакомого мужчину.
– Выходит, так.
– Заходил кто-нибудь в залу?
– Только уходили. Три стола. Всего одна пара играла. А больше посетителей не было.
– Бородина не замечали? – спросил Родион на всякий случай, не сомневаясь, что в это время получал от маэстро урок игры в пирамиду.
Курочкин только подтвердил очевидное.
– Вернемся назад. Блоха остановила мужчину на улице.
– Нет, ее остановили.
– Набросайте словесный портрет.
Курочкин пришел в себя. Неизвестный был описан четко и подробно: чуть ниже среднего роста, худощав, лицо несколько вытянутое, бороды нет, усы небольшие, нос прямой, губы тонкие, зачесан гладко, волосы темные, примерно двадцати пяти лет. Кое-как составив детали в подобие лица, что всегда трудно со слов, Родион спросил:
– Точно его раньше не видели?
– Ну, уж про это даже говорить неудобно. Если задремал, это не значит, что…
– В ваших талантах не сомневаюсь. Но все-таки хочу знать: в особняке Бородина или около этот господин не попадался?
Курочкин готов был присягнуть: Стручок не возникал в поле наблюдения.
– Господин Ванзаров…
Аполлон Григорьевич отставил руки в перчатках, словно балерина в па-де-де.
– Несчастный случай? – Равнодушие юному чиновнику явно не удалось.
– Как прикажете. Но есть несколько фактов, не позволяющих в это поверить.