Родион еще только примеривался, как войти: постучать или решительно ворваться, как створка распахнулась, пропуская величественную фигуру в халате.
– Ну, сколько можно! – закричало медицинское светило довольно высоким голоском. – Да оставите вы меня в покое или нет? Я буду жаловать губернатору, так и знайте!
– Позвольте... – только и выдавил сметенный чиновник.
Но ему не позволили. Господин продолжал на тех же оборотах:
– Какое бесстыдство! Это тирания! Прямой деспотизм! Велосипед отобрали – вам мало? Как будто других дел у полиции нет. Посмел, видите ли, проехать по Невскому без какой-то бумажки! Экое преступление... Может, в тюрьму за это отправите? Что вы хотите?
Не надо знать греческих философов, чтобы определить причину бешенства: у господина остался неизгладимый след от общения с чиновниками участка. Родион постарался, как мог нежно, загладить живейшее впечатление от полиции.
– Да на кой мне сдался ваш велосипед? – крикнул он. – Я вообще из сыскной полиции. Мы велосипеды не отбираем.
Крик пронял. Господин Карсавин, что уж тут скрывать – это был он, затих и пригляделся к гостю. Молодой человек выглядел несколько более упитанным, чем должно в его возрасте, намечалось легкое искривление позвоночника, недостаточное занятие спортом возмещалось бычьим здоровьем, а черты интеллекта ясно проступали на физиономии. Вполне добродушной, несмотря на напускную строгость.
Юный чиновник не остался в долгу, составив мгновенный портрет доктора: высок, крепок, чрезвычайно умен и, возможно, скрытен, лицо несколько вытянутое книзу, аккуратная бородка вокруг рта, прямой нос, поднятый вихор, золотое пенсне на шнурке, никаких украшений – ни перстней, ни даже булавки в галстуке. И удивительный взгляд – печальный, как будто проникающий в самую душу. Как и должен быть у хорошего доктора за сорок лет. Чем-то напоминал он модного литератора, писавшего забавные фельетоны, а нынче принявшегося за драматургию.
Дуэль взглядов окончилась без жертв, противники оценили друг друга, и пошли на мировую. Ванзаров представился, как полагается вежливому чиновнику полиции.
– Какое же у вас дело, Родион Георгиевич? – почти ласково осведомился Карсавин.
– В связи с одной из ваших пациенток.
– У меня их много.
– Госпожа Грановская.
Издав неопределенно-мычащий звук, доктор сказал:
– Какое совпадение... Но вы же понимаете, я связан врачебной тайной.
– Понимаю, развязывать не станем. Так, пару общих вопросов.
То ли обаяние юного чиновника подействовало, или по какой иной причине, но Ванзаров получил приглашение в кабинет.
Рабочее гнездышко мэтра нервных болезней полнилось скромной роскошью: просторная дубовая мебель, резные дубовые пластины на стенах и даже наборный дубовый потолок в стиле поздней готики, внушали неисчерпаемый кредит доверия. Повсюду развешаны фотографии с видами Европы и, что любопытно, разнообразных моделей велосипедов. Осматривая величественный антураж, Родион невольно спросил:
– Сколько берете за прием?
– Двадцать пять рублей, – скромно ответили ему.
Это было неслыханно. Просто чудовищно. Если самый жадный доктор столицы требовал за визит червонец – считалось дерзостью. А тут... Ясно, что с улицы сюда не попадают.
Незаметно сменив халат на пиджак, Карсавин устроился за приемным столом и наблюдал за юношей с явно профессиональным интересом.
– Так, что могу рассказать об Авроре Евгеньевне? – напомнил он.
– Все, что не покрыто врачебной тайной, – ответил Родион, не в силах отвести глаз от початой коробки «Итальянской ночи» на письменном столе.
– Ко мне приходят очень состоятельные люди, которые не могут справиться со своими сугубо личными проблемами. Я не прописываю им таблеток, процедур или поездки на воды. Я предлагаю изменить их образ жизни. Многие беды человека возникают, как ни странно, от избытка и достатка. И с этим приходится бороться. Грановская не была исключением. Пожалуй, на этом все.
– Вы послали ей сегодня букет?
– Да, отвез с утра пораньше.
– Зачем?
– Какой странный вопрос, Родион Георгиевич. В моем деле надо не только уметь лечить пациентов, но и поддерживать светские приличия. У Авроры Евгеньевны сегодня именины, я не могу быть приглашен официально, как вы понимаете. Но почему же не сделать приятное женщине, которая столько платит?