90 
Я с сомнением оглядел одеяние Капитана. Да уж… прямо все мечтают.
— В первой сцене, — продолжал папаша с воодушевлением, — Бижу входит весь важный, напыщенный, покручивая ус. И вдруг спотыкается, летит кувырком — очень смешно!
Публика животы надорвет, мой мальчик!
Скорее всего. Вообще-то я хотел сыграть нечто более трагическое. Скажем, принца Гелебона, который возвращается из дальних стран и узнает, что король-отец отравлен, трон занял дядя, а матушка принца делит с новым королем постель. И конечно… тот момент, когда появляется призрак отца и говорит: меня отравили. Очень сильно.
Я тогда подумал: самое забавное было бы — сыграть Капитана Бижу как Гелебона. Комического персонажа без постоянной буффонады и корчения рож. Без обычного переигрывания, когда слюна летит на зрителей. Серьезно, с серьезным лицом…
Ведь это — животы надорвать. Взять человека. Он ведет себя как принц Гелебон, а на самом деле он по сути — Бижу, хвастун, трус и дурак. Его манеры не отменяют того, что он Капитан. Идиот с серьезным лицом и трагическим флером. И пьяница, конечно. И чем больше он пьет, тем становится трагичнее — и смешнее…
Да, было бы здорово.
— Дайте свет.
Человек с фонарем приблизился. Я поднял голову, прищурился. Против света силуэты людей казались черными и размытыми.
— Ваше оружие, граф… будьте добры, — сказали мне. А голос-то знакомый.
— Что?
— Ваш пистолет. Дайте его мне. Я пожал плечами.
— Зачем?
— Это лейтенант Кегнит, мессир граф. Мы с вами сегодня встречались… Помните?
Еще бы не помнить. Я моргнул. Попытался сфокусировать взгляд. Лицо говорящего уплывало, потом снова возвращалось.
— А, это вы. П-помощник коменданта…
— Совершенно верно. Так вы позволите взглянуть на ваше оружие?
— Ловите. — Я перехватил пистолет за основание ствола и подбросил. Он взлетел по дуге. Белобрысый солдат шагнул вперед и ловко поймал оружие. Я смотрел, как он взводит курок и направляет оружие в небо. Щелк. Разряжен. Белобрысый молча кивнул и передал пистолет Кегниту. После короткого раздумья тот вернул оружие мне.
— Благодарю вас, граф. Теперь расскажите мне, что здесь произошло. Из соседних домов слышали крики. И выстрелы.
— Крики? — повторил я. — Ах да, крики… Ничего вроде не было. Не знаю. Может, кто и кричал.
— А выстрелы? — Кегнит был само терпение.
— Здесь. Паршивые картины. И портреты эти… Вы были в доме?
— Приходилось.
— Тогда вам не нужно объяснять. Я не сдержался. Глупей не придумаешь, я знаю, но… Терпеть не могу плохие стихи и бездарные картины.
Кегнит наклонился и внимательно посмотрел мне в глаза. Выпрямился. Поверил, нет? Помощник коменданта помолчал.
— Они сопротивлялись? — спросил он наконец.
— Кто?
— Портреты. — Кегнит смотрел с насмешливым сочувствием. — Я вижу, они вам здорово вмазали по челюсти. Синяк просто загляденье…
Я дотронулся до скулы. Хаос, верно! Я и забыл. Чертов прыгун хорошенько меня приложил — когда открываешь рот, будто что-то мешает сделать это как следует. Левая щека опухла.
— Твари! — сказал я. — Не поверите, капитан, просто твари…
— Понятно.
— Женщины, — сказал я. — Исчадия ада. Они вынут тебе сердце… — Я показал скрюченные пальцы, которыми они это сделают… — Не задумываясь. Это в их природе, верно?
Кадык у меня дернулся. Я потянулся за бутылкой.
— Сколько вы выпили, граф? — спросил Кегнит.
Я мотнул головой и едва не потерял равновесие. Хаос, надо осторожнее. Лицо Кегнита норовило уплыть куда-то вбок.
— Ерунда. Сущая ерунда. — Я выпрямился, горлышко бутылки под пальцами было мокрым и теплым. Я отхлебнул. Вино оказалось приторно-сладким. Поперхнулся. Закашлялся. Вино полилось на рубаху.
— Тьфу, зар-раза! — Я попытался вытереть. Бесполезно. По груди расползалось мокрое пятно. — Черт!
Я размахнулся и швырнул бутылку в темноту. Глухо стукнуло, блеснуло, шелест листьев, треск и снова мягкий стук. Не разбилась. Вот так всегда.
— Генри, — сказал Кегнит негромко. — Что вы делаете? В темноте за его спиной засмеялись:
— Его графство набрались хуже сапожника!
— А ну тихо! — прикрикнул Кегнит. В темноте замолчали. — Расскажите мне, Генри.
Я посмотрел на особняк Хантеров. Ни одно окно не горит. В темноте эта громадина кажется призрачным черным кораблем, пришвартованным посреди ночного сада. Окна — раскрытые порты. Затаившийся, опасный зверь. Малиганы в нем еще не самое страшное. Там есть крысы похуже, я знаю. И этот ночной капер принадлежит человеку, который взял на абордаж лучшее, что было в моей жизни. — Генри?
90 
