Особенно,... 
121 
Но Генрих не упал.
Он пьяно зашатался и стал клониться вперед, теряя поводья и слабо хватаясь за шею Несчастливца. Лошадь понесла. Подоспевшие грумы схватили поводья и вывели ее на открытое истоптанное копытами пространство. Седовласый Монморанси выскочил из павильона короля. Он осторожно взял моего мужа за плечи и с помощью подбежавшего Франсуа де Гиза опустил Генриха на землю.
- Молодой лев превзойдет старого
- На поле битвы в одиночном поединке. Он
- Пронзит его глаз через золотую клетку.
- Две раны в одном, затем умрет мучительной смертью.
Шотландец Габриель де Монтгомери не был королевским львом, но в тот день выступал за молодую Марию, свою королеву.
Цвета померкли в закатном солнце. На фоне красного неба выступили темные фигуры, стаскивающие облачение с моего неподвижного мужа. С помощью слуги де Гиз снял с короля позолоченный шлем. Тотчас хлынула кровь. Капитан де Монтгомери опустился на колени.
От пронзительных воплей звенело в ушах. Кричали Диана, Франсуа, сотни аристократов, тысячи простолюдинов. Дофин подле меня потерял сознание и повалился вперед. Мария поймала его, лицо ее побелело, как и платье, в котором она была. Я не стала ее обвинять и даже не оказала помощь сыну. Я сбежала с балкона по ступеням на мощеную дорожку.
Черные железные ворота, выходившие на улицу Сен-Антуан, были открыты. Я увидела маленькую мрачную процессию: окровавленный Генрих лежал на носилках, которые держали шотландские гвардейцы. Короля сопровождали старый Монморанси и Франсуа де Гиз. Я протолкнулась к мужу и задохнулась от шока.
Один конец большой деревянной щепки, толщиной в два пальца, проткнул королю правый глаз, а другой ее конец пронзил череп и вышел из виска возле правого уха. В глазном яблоке не видно было ни белка, ни радужной оболочки, лишь темный кровавый сгусток. Еще одна щепка, поменьше, торчала из горла, под челюстью, и крови там было немного.
Я приложила руку мужа к своим губам. Он зашевелился от моего прикосновения и что-то пробормотал. Мое оцепенение сменилось ужасом и надеждой: рана Генриха была серьезна, страдания невероятны, но магия Руджиери подействовала. Король был все еще жив. Он очнулся и махнул рукой, веля опустить носилки на землю. Монморанси взял его снизу за плечи, а Франсуа де Гиз поддерживал голову. Муж тяжело поднялся, как всегда — образец храбрости.
На вторых носилках лежал дофин, который все еще был без сознания. Мария шла рядом, словно призрак. Королевы надевали одежду белого цвета в знак траура. Железные ворота с лязгом за ней захлопнулись.
Наша печальная процессия поднялась по ступеням в давно не использовавшиеся королевские апартаменты. Франциска поместили в отдельные покои, его молодая королева была с ним. Генриха осторожно уложили на кровать и разрезали окровавленную тунику.
На его груди я увидела зеленый платок, промокший от пота и крови. На этом платке я вышила золотом ландыши. Зарыдав, я взяла платок и сунула за пазуху, к сердцу.
Минуло несколько часов. Приехал врач короля месье Шаплен. Он достал из горла Генриха мелкую щепку и осмотрел раненый глаз, раздумывая, сможет ли он удалить большую щепку. Муж не стонал, но не мог удержаться от рвоты. Впоследствии врач объявил, что щепка засела глубоко, и вынуть ее невозможно.
Наступила ночь. Я находилась возле постели короля. Лицо Генриха краснело и распухало, почерневший глаз наливался кровью. Большую часть времени муж был без сознания, но иногда приходил в себя и ласково со мной говорил. Я даже не заметила, что Монморанси и Франсуа де Гиз нас оставили, а их место занял главный инквизитор Карл де Гиз и герцог Савойский.
На рассвете за мной явился Монморанси. У него были серые губы и осунувшееся лицо. Он осторожно взял меня за руки и стал внушать, что мне нужно отдохнуть. Я высвободилась и громко заявила, что не отойду от постели мужа. Мои слова вывели Генриха из сумеречного состояния. Он шепотом попросил меня удалиться. Я послушалась и позволила Монморанси вывести себя из комнаты. В аванзале мы обнялись и вместе зарыдали, позабыв все наши разногласия.
В моих покоях меня поджидала мадам Гонди. Она была уже одета и полна энергии. Я отправила ее за Амбруазом Паре,[26] самым знаменитым французским хирургом. Я верила, что Генрих выживет после операции, если не подхватит инфекцию. Затем я забылась на час и пробудилась от страха.
121 
