Он накрыл ее ладонь своей и крепко сжал в ответ.
— Спасибо. Ты… — Он улыбнулся. — Ладно.
Она подняла бровь.
— Ты что, хотел испробовать на мне один из своих приемов, Чероки?
Он расхохотался.
— А ты думала?
Они постучали в дверь, потом позвонили. Несмотря на рев телевизора внутри и присутствие «пежо» снаружи, им никто не ответил. Чероки заметил, что Фрэнк, возможно, занимается сейчас своей огромной коллекцией, и пошел проверить два других коттеджа, а Дебора снова постучала в дверь.
Она услышала дрожащий голос, который отвечал:
— Эй, вы, там, коней придержите.
— Кто-то идет, — сказала она Чероки.
Он подошел и встал рядом с ней, и тут же по другую сторону двери загремели ключи и задвижки.
Им открыл старый человек. Точнее, очень старый. Он глядел на них, сверкая толстыми линзами очков, а хрупкой рукой опирался о стену, чтобы стоять прямо. Казалось, только стена да еще собственная воля не давали ему упасть, но и это требовало от него огромных усилий. Ему следовало бы опираться на ходунки или хотя бы на трость, но ни того ни другого у него не было.
— А, это вы, — сказал он сварливо. — Мы как будто на завтра договаривались, или нет? Ну ладно, неважно. Так даже лучше. Входите. Входите же.
Было ясно, что он кого-то ждал. Что до Деборы, то она готовилась увидеть куда более молодого человека. Но тут Чероки все прояснил, спросив:
— Мистер Узли, а Фрэнк дома? Мы видели его машину снаружи.
Дебора поняла, что перед ними Грэм Узли, отец Фрэнка.
— Да вам не Фрэнк нужен, — ответил пенсионер, — а я, Грэм. Фрэнк ушел на ферму Петит, понес коробку из-под пирога с латуком и курицей. Если повезет, она испечет нам еще один такой же на этой неделе. Стучу по дереву, чтоб не сглазить.
— А Фрэнк скоро вернется? — спросила Дебора.
— Ну, до его возвращения нам времени хватит, — заверил ее Грэм Узли. — Об этом не беспокойтесь. Должен сказать, Фрэнку не очень нравится то, что я тут затеял. Но я дал себе обещание, что перед смертью все исправлю. И выполню его, с его благословения или без.
Он проковылял в жарко натопленную гостиную, где взял с ручки кресла пульт от телевизора, направил его на экран, где повар ловко нарезал ломтиками банан, и погасил картинку.
— Пошли, на кухне поговорим. Там кофе есть.
— Вообще-то мы пришли…
— Никакой проблемы! — Старик перебил Дебору, которая, по его мнению, собиралась протестовать. — Гостеприимство — моя слабость.
Делать было нечего, оставалось только последовать за ним на кухню. Она оказалась маленькой, а завалы всякого хлама делали ее еще меньше: кипы газет, писем и документов боролись за пространство с кухонными принадлежностями, посудой, вилками, ножами и неизвестно как сюда забредшими садовыми инструментами.
— Присаживайтесь, — сказал им Грэм Узли, прокладывая себе путь к кофейной машине, в которой стояло дюйма четыре какой-то маслянистой жижи.
Он бесцеремонно шмякнул эту жижу прямо в раковину. Достал с откидной полки жестянку и дрожащей рукой зачерпнул из нее свежего кофе: он попал не только в кофеварку, но и на пол. Старик, не заметив этого, зашаркал к плите, откуда взял чайник. Направился с ним к раковине, наполнил водой и поставил на огонь. Проделывая все это, он так и светился от гордости.
— Вот так-то, — объявил он, потирая руки, потом нахмурился и сказал: — А вы двое какого черта столбами стоите?
Стояли они, естественно, потому, что были совсем не теми, кого ждал мистер Узли. Но поскольку его сына дома не было, а вернуться он, судя по характеру его дела и присутствию машины во дворе, должен был скоро, Дебора и Чероки переглянулись, словно говоря друг другу: «Почему бы и нет?» Они решили, что выпьют со стариком кофе, посидят и подождут.
Тем не менее Деборе показалось, что будет только честно, если она спросит:
— А Фрэнк скоро должен вернуться, мистер Узли?
На что тот раздраженно ответил:
— Слушайте, вы. Что вам этот Фрэнк дался? Садитесь. Блокноты приготовили? Нет? О господи. Да у вас память, наверное, слоновья.
С этими словами он опустился на стул и ослабил галстук. Тут Дебора впервые заметила, что на нем был щеголеватый твидовый костюм-тройка, а на ногах — до блеска начищенные туфли.
— Фрэнк, — сообщил им Грэм Узли, — ни дня в жизни не прожил, не беспокоясь. И ему не нравится то, что может выйти из этого разговора между нами. Но мне плевать. Что со мной могут сделать такого, чего до сих пор не делали, а? Мой доли перед мертвыми — призвать к ответу живых, вот так-то. Это наш общий долг, и я хочу исполнить свой, прежде чем умру. Девяносто два года мне уже. Почитай сто лет живу на свете. Что вы на это скажете?