Масуд выключил двигатель и выпрыгнул из фургона, открыл дверцу кузова, чтобы продемонстрировать интерьер фургона. Он был оборудован так, как Масуд и описывал: у одного борта стояла плита, вокруг нее разместились шкафчики, рабочий стол, маленький холодильник. Такой автомобиль можно было бы использовать в туристических целях, так как в салоне нашлось место и для походной кровати. Здесь же можно было и убивать.
Но это был не тот «форд», который искали Линли и Нката. Это стало понятно еще до того, как Масуд открыл дверцу салона. Нужды разглядывать внутреннее устройство не было никакой. Потому что фургон был новый и на борту горела свежая яркая надпись: «Передвижная кухня Муваффака» и номер телефона.
Линли открыл рот, чтобы задать вопрос, но на долю секунды его опередил Нката:
— Раньше у вас был другой фургон, не так ли, мистер Масуд?
— О да, — кивнул Масуд. — Но он был старый, и несколько раз я не смог завестись. А мне нужно ездить каждый день.
— Что вы с ним сделали? — спросил Линли.
— Продал.
— Со всей начинкой?
— Вы имеете в виду плиту? И холодильник со столом? Да, там было все то же самое, что и в этой машине.
— Кто купил его? — В голосе Нкаты слышалась и надежда, и страх, что эта надежда не оправдается. — Когда?
Масуд подумал, прежде чем ответить на эти вопросы.
— Это было уже… месяцев семь назад. Где-то в конце июня. Кажется, да, примерно в это время… Джентльмен… К сожалению, не запомнил имени… Он хотел купить фургон к августу, к отпуску, так он сказал. Полагаю, он планировал поездку по стране, хотя дословно этого не прозвучало, насколько я помню.
— Как он расплатился?
— Ну, я, конечно, не просил за фургон много. Он был уже старый. И ненадежный, как я уже упоминал. Его нужно было ремонтировать и красить. Тот джентльмен хотел выписать чек, но поскольку я не знал его, то попросил заплатить наличными. Он уехал, но в тот же день вернулся с деньгами. Мы совершили сделку, и… и все. — Масуд сам сложил вместе кусочки информации, пока заканчивал объяснение. — Значит, вы ищете мой старый фургон. Конечно. Тот джентльмен, должно быть, намеренно купил его для противозаконных целей и поэтому не перерегистрировал на свое имя. А что именно он собирался делать… Неужели это и есть тот клапамский вор?
Линли отрицательно качнул головой. Вором был подросток, сказал он Масуду. А человек, купивший фургон, был, вероятно, убийцей того мальчика.
Масуд, потрясенный, отшатнулся.
— Мой фургон? — выговорил он и замолчал, не в силах произнести более ни слова.
— Вы можете описать покупателя? — спросил Нката. — Может быть, что-то бросилось вам в глаза, что-то особенное запомнилось?
Масуд выглядел так, будто не совсем еще пришел в себя, но ответ его был взвешенным и неторопливым.
— Боюсь, это было слишком давно. Джентльмен, как я его помню, был пожилым. Моложе, чем я, пожалуй, но старше вас. Белый. Англичанин. Лысый. Да. Да. Он был лысый, я помню, потому что день был жаркий и череп у него потел, а он протирал его носовым платком. И носовой платок был необычный. Необычный для мужчины. С кружевами по краям. Я даже что-то сказал по этому поводу, а он ответил, что платок дорог ему как память. Он принадлежал его жене. Она плела кружева.
— Фриволите, — проговорил Нката негромко. — Босс, это такие же кружева, как на куске ткани, которым был прикрыт Киммо.
— Он вдовец, как и я, — говорил Масуд. — Такой вывод я сделал из его слов про память. И вот еще что запомнилось: он был не очень здоров. Мы прошли от дома до гаража, тут ведь совсем недалеко, а он едва дышал. Вслух я не стал ничего говорить, но подумал еще, что мужчина в его возрасте не должен так запыхаться.
— А что-нибудь еще про его внешний вид вы помните? — продолжал спрашивать Нката. — Он был лысый, это мы поняли, а что еще? Борода? Усы? Толстый? Худой? Какие-то родимые пятна?
Масуд посмотрел на землю, будто надеялся увидеть там образ покупателя старого «форда».
— Бороды и усов не было, — сказал он, потом еще подумал, наморщив напряженно лоб, и наконец признал: — Больше ничего не могу припомнить.
Лысый и безбородый. С этим далеко не уйдешь.
— Мы бы хотели составить фоторобот этого человека, — сказал Линли. — Мы пришлем к вам специалиста, когда вам будет удобно.
— Чтобы нарисовать его лицо? — уточнил Масуд с сомнением в голосе. — Я сделаю все, что в моих силах, но боюсь… — Он замялся, словно подбирая вежливую формулировку, чтобы выразить мысль, — Для меня почти все англичане на одно лицо. А он был очень английский, очень… обыкновенный.