— Наш дом? Ты продаешь наш дом?!
— Это мой дом. Так ты сказал перед тем, как уехать. Ты сказал, что не вернешься. А все оставшееся мое.
— Я наговорил много такого…
— Вроде того, что я слишком чувствительная, слишком тонкокожая, слишком напряженная?
— Надеюсь, ты все забыла, как забыл я. Как бы я хотел забрать все слова назад. Я так скучал по тебе, Оливия. Не могу передать тебе, как я скучал…
— Джек, я не могу тебе лгать. Я была рада, что ты уехал. Не могла больше выдерживать напряжения. Это не твоя вина. Но я знала, как ты хочешь иметь ребенка. Все, что ты говорил, я истолковала как критику в мой адрес. Я даже не могла вернуться к прежней жизни. Поэтому я и продаю дом. Твой кабинет, твой шкаф, твои книжные полки. Все напоминало о крахе нашего брака.
— Я не прошу тебя вернуться назад к нашей прежней жизни. Я хочу начать с тобой новую жизнь.
— Не слишком ли поздно? — ласково произнесла она. Даже если они помирятся, им не выбраться живыми из туннеля.
Он промолчал. Да и что он мог сказать? У него больше нет слов, сияющих оптимизмом. У них нет счастливого будущего. И нет смысла в таком утешении. Она знает так же хорошо, как Джек, что их шансы выбраться отсюда живыми практически равны нулю. Если ей суждено умереть на раскопках, она предпочитает умереть рядом с Джеком. И неважно, как часто он обижал ее в прошлом.
— Я еще раз хочу сказать тебе, как я сожалею, — хрипло произнес он.
— За что? За то, что ты привел меня сюда? Впечатление стоило того. Найти такое захоронение! Красивое, сохранившееся. Значит, там есть гробница. И если бы я смогла прочесть остальную надпись, мы бы знали, кто в ней похоронен.
— Если мы не вылезем отсюда…
У нее задрожала нижняя губа. Уж если Джек считает, что нет выхода, значит, и в самом деле надежды нет.
— Ты всегда говорил: ради ценного открытия стоит рисковать.
— На этот раз я слишком далеко зашел.
— Нет, ты правильно сделал. Это я и любила в тебе. Твою готовность рисковать всем, лишь бы получить, что тебе надо.
— Я рисковал всем, чтобы вернуть тебя. Я не имел права привозить тебя сюда.
— А я рада, что приехала. Я люблю тебя, Джек. — Слезы бежали так быстро, что она не успевала их вытирать. — Если я должна умереть, я хочу умереть с тобой.
— Этого не будет! — Он с силой ударил кулаком в грязь.
— Но это уже есть…
— Прости, что я так и не устроил нам медовый месяц.
— И куда бы мы поехали? — спросила она.
— Я всегда хотел поехать на Бали.
— Там старые храмы.
— Прекрасные пляжи.
— Дружелюбные люди.
— Ты назначаешь мне свидание? — спросил он.
— Слишком поздно. Это было семь лет назад. — Она положила голову ему на плечо. Слишком поздно.
— Семь лет. А кажется, будто все было вчера. — Он провел ладонью по ее щеке. — Как насчет Мачу-Пикчу [3]?
— Я всегда мечтала туда поехать, — с завистью сказала она. — Может быть, нам стоит попытаться снова?
— Что? Зачать ребенка?
— Нет, — словно отрезала она. — Я не могу еще раз пройти через это. Если ты хочешь иметь ребенка…
— Я не хочу ребенка, я хочу тебя. Но, Оливия, я не могу измениться. Я всегда буду самоуверенным и занятым только собой типом, как ты сказала.
— А я всегда буду зайчихой-трусихой, как сказал ты.
— И я все равно буду любить тебя. — Он взял ее руку и крепко сжал. — Ты не носишь кольцо.
Кольцо, где на внутренней стороне выгравировано «навеки».
— Нет. Оно напоминает о моем провале.
— О нашем провале.
— Может быть, мы слишком легко отказались? — Она имела в виду, что это она слишком легко отказалась от их совместной жизни.
— Моя вина. Мне не следовало оставлять тебя.
— Нет моя. Мне следовало поехать с тобой.
— На этот раскоп я приехал по одной причине. Быть с тобой. Работать вместе. Убедить тебя, что мы принадлежим друг другу.
— Ты уверен? — встревоженно спросила она. — Ты уверен, что теперь не хочешь больше иметь детей, потому что…
— Я ни в чем не бываю уверен. Дети могут быть помехой. И кроме того, я ни с кем не хочу тебя делить.
— Значит, если мы выйдем отсюда…
— Не если, а когда…
— Джек, скажи честно! Я могу это выдержать. Какие у нас шансы?
Он долго молчал.
— Шансы неважные, — признал он. — Надо продержаться до утра.
— Ш-ш-ш, слушай. — До них донесся голос, такой слабый, что казался почти неслышным. Но это был реальный голос.