39 
Валентина понимала, что Ольга права, но с какой же неохотой она выключала компьютер и заставляла себя собираться в магазин...
Смена обстановки, свежий воздух, потом огромный супермаркет немного привели ее в чувство. Валя завидовала внешней невозмутимости и спокойствию подруги и испытывала перед ней стыд из-за своей слабости, невоздержанности, не отпускающего ее страха...
В корзину были уложены упаковка с говяжьей грудинкой, капуста, красная свекла, укроп.
– На первое – борщ, а что на второе? – Валентина нервно грызла перчатку.
Ольга, увидев это, шлепнула подругу по руке, перчатка упала в корзину поверх пакетика с петрушкой.
– Ты что, с ума сошла? Грызешь собственную перчатку, на которой миллиард микробов! Валя, держи себя в руках.
– Так что на второе? Оля, у меня уже голова кружится от всех этих полок. Этой еды... Меня сейчас стошнит...
– На второе? Постой... Надо подумать... Картошку пожарим. На сливочном масле. Или домашние котлеты...
Когда они вернулись, нагруженные пакетами, в доме еще никого не было. Он словно ждал их возвращения. Ольга принялась разбирать продукты, Валентина же помчалась в мансарду.
– Оля-а-а!!! Она ответила!
На этот раз Ольга услышала и поднялась.
– Вот, читай: «Ждите посылку. Целую, Сима».
Валентина произнесла это вслух, но сама подумала: очередное послание от мертвой тетки... Фантасмагория какая-то!
16
Люлита искренне обрадовалась приходу Сабины.
– Привет, дорогая, давай проходи, надевай теплые носки и иди к камину, грейся. Что-то ты бледная, хотя обычно у тебя такой румянец...
Люлита быстрым шагом направилась в кухню готовить кофе. Неслышными шагами следом вошла Сабина.
– Не хочу одна там быть. Я к тебе пришла. Понимаешь, после смерти Ульрики в доме стало совершенно невыносимо. Керстнер совсем от рук отбилась, живет какой-то своей жизнью, дома бывает редко. Все с друзьями в Мюнхен ездит. Что она там делает?
– Главное, чтобы в ее жизни не было наркотиков, – проронила Люлита. – Ты смотрела на ее руки? Проверяла содержимое ее сумки?
– Нет, дело не в наркотиках. Руки чистые, да и держится она... как бы это сказать... адекватно. Она – нормальная, да и возвращается из Мюнхена, слава богу, какая-то чистая, то есть от нее не пахнет ни алкоголем, ничем таким. Спит долго, это так, но потом – бодрая, свежая. Просто у нее что-то на уме.
– Может, просто влюбилась? Но если так, тогда даже хорошо. Может, выйдет замуж... А что другие девочки?
– Они тихие, Ева и Ирис, но я чувствую, что они боятся отца, и, когда он возвращается домой, они практически не выходят из своей комнаты.
– Что с Юргеном?
– Знаешь, я и пришла к тебе, чтобы кое-что рассказать... Понимаешь, Люлита, с ним стало невыносимо жить. Иногда мне кажется, что алкоголем он глушит свое сумасшествие. Раньше он много времени проводил в ресторанах, встречался с женщинами...
– Сабина! Ты так спокойно говоришь об этом! – всплеснула руками Люлита. – Права была Ульрика, когда говорила, что у тебя терпения – на десятерых.
– Хотелось иметь семью, у нас же дети. К тому же мне тогда казалось, что я люблю Юргена. Смешно сказать, но, когда его подолгу не бывало дома, я находила какое-то даже... не знаю, поймешь ты или нет... словно бы наслаждение, такое нехорошее, унизительное наслаждение в этом ожидании, когда вздрагиваешь от каждого звука... Я жила этими ощущениями.
– Ты сама себе все это придумала, Сабина. Как можно получать наслаждение, зная, что твой муж в это время пьет виски или гуляет с какими-то девками, – что ты такое говоришь?! Пойдем, бери чашки.
Люлита с кофейником и блюдом с остатками штруделя направилась в гостиную, Сабина с чашками едва поспевала за ней.
– Как здесь тепло. – Люлита уселась в кресло и несколько секунд сидела, не шевелясь, лишь посматривая на хорошо одетую, но все еще бледную Сабину. – А ты, между прочим, похорошела. Хоть и бледная, но все равно, у тебя такая кожа... матовая... Сабина, бог не обидел тебя внешностью, и мне жаль, что Юрген так и не сумел оценить твою красоту и женственность.
– Юрген сильно переживает из-за смерти матери. Хотя прошел почти год, я знаю, что у него из-за этого бессонница, мать ему мерещится, является по ночам, и они даже как будто разговаривают... А однажды, когда он напился, сказал мне, что он убил свою мать! Конечно, он не душил ее, не бил, но они так поскандалили в тот вечер, он наговорил ей такого, что сердце у нее, бедняжки, не выдержало... Я понимаю, почему Ульрика переписала все, что у нее было, на тебя, Люлита, мы с тобой уже говорили об этом, и это правильно, потому что Юрген рано или поздно продал бы магазин. Он считал, что это невыгодное вложение денег, куда прибыльнее было бы сдавать помещение внаем.
39 
