Глеб обрадованно захохотал. Но потом спохватился:
— Ерёма! Это сложный научный вопрос. Они же все разные. Вот Янка, например, он вместе со скрипкой на свет появился. Почему?
— Нет, — сказал Янка. — Скрипку дед сделал. Сразу, как я ро… как ветер принёс.
Глеб сказал:
— Принёс бы ты ещё разок скрипку, поиграл бы…
— Ну, пожалуйста.
Янка не стал ждать другого раза. Сказал, что принесёт скрипку сейчас. Это же мигом: туда и обратно — полчаса.
— Я с тобой, — подхватился Юрка.
Они теперь всё время так: если куда один, туда и другой. А меня когда позовут, а когда и забудут.
Сейчас забыли. И я стал такой же скучный и одинокий, как Ерёма. И полчаса бродил вокруг вагона, сшибая палкой «бабкины бусы». Хотя нет, не полчаса. Они прибежали раньше.
Когда Янка начал играть, я перестал дуться. Просто забыл. Он так здорово играл! Даже Ерёма слушал, подперев башку пластмассовой ладонью.
Янка и раньше устраивал концерты в вагоне. Его хлебом не корми — дай поиграть, а нам нравилось слушать. Я не всегда вникал в мелодию, но любил смотреть, как летает над скрипкой смычок и как мечется по стене Янкина тень. Как он качается на тонких ногах, будто улететь хочет, и как разлетаются у него волосы… Всегда хорошо смотреть на человека, если он что-то делает от души…
В этот раз он играл особенно долго. То песни — знакомые и простые, то что-то запутанное, быстрое. А потом… потом я услышал ту музыку, что играл Янка в день знакомства. Там, на разноцветной веранде.
Оказывается, я эту музыку помнил!
В ней и правда было что-то такое… Ну, не трубы и барабаны, как сказал тогда Юрка, однако что-то тревожное. Негромкий сдержанный марш. А ещё — плавная и хорошая такая мелодия, которую вдруг что-то ломает, и будто звучат резкие шаги. А затем — тише, тише, тише… И вдруг снова тревожный марш. И сигнал трубы. И конец…
— Это что за вещь? — спросил Глеб, когда Янка опустил скрипку.
— Её Янка с дедом сочинил, — быстро сказал Юрка.
— Да? А что это такое?
— Это… ну, вроде музыкальной пьесы, — застеснявшись, проговорил Янка. — Называется «Восстание».
— Похоже, — сказал Юрка.
И я подумал, что похоже.
Янка сел, положил скрипку на колени и объяснил:
— Это так случилось… Я ещё в первом классе был, и дедушка рассказал мне про одно давнее восстание. Там была баррикада, и на ней отбивались от врагов взрослые и ребята… Мы про это и стали придумывать музыку. Ну и вот…
— А они победили? — спросил я. — Те, кто на баррикаде.
Янка покачал головой:
— Нет, они просто отбились и ушли. Те, кто не погиб.
— Такие восстания редко побеждали, — сказал Глеб.
— Почему? — удивился я.
— Подумай сам, на баррикаде много ли навоюешь? Враги лезут и лезут, а у тебя патроны кончаются, хлеба и воды тоже нет. Вот и остаётся погибнуть или уйти куда-нибудь. Если не хочешь сдаться.
— Нет, они не сдались, — тихо сказал Янка.
Когда мы шли домой, за тополями светил закат, а над головой уже появились звёзды. Было хорошо, и я забыл все грустные мысли. У меня в голове толкалась музыка Янкиного «Восстания». Потихоньку я стал насвистывать марш.
Юрка вдруг сказал:
— Гелька, помнишь, ты просил у меня арабскую монетку?
Я помнил. В прошлом году Юрка где-то раздобыл медную денежку с заковыристыми буквами и с круглой дыркой посредине. Появилась тогда у мальчишек мода — носить старинные монетки на шее, на шнурке. Будто амулет штурмана Кареева из фильма про скадерменов. Но я-то не для этого её просил, а для коллекции. Юрка не давал.
— Ну и что? — удивился я. — Это же когда было…
— А сейчас? Хочешь?
— Ну… хочу.
— Только уговор…
— Какой?
— Не свисти, ладно? У тебя слух, как у больной курицы.
Я сбил шаг. Будто снежком в лицо вляпали. За что? Но… я ничего. Пошёл дальше. Всё сделалось по-другому, но я шёл.
Янке, видно, стало не очень-то хорошо.
— Юр… — проговорил он.
— А что? Я правду говорю.
Конечно, он правду говорит… Я сказал:
— Ну давай.
— Что?
— Монетку. Я же перестал свистеть.
Юрка хмыкнул, зашарил в необъятных карманах. Положил мне в ладонь монетку. Я размахнулся и бросил её вдоль улицы.
И сразу я быстро пошёл вперёд, оторвался от Юрки и Янки. Было тихо. Только стучали по камню мои шаги, да шелестели на груди листы Глеба — я сунул их под майку.