Особенно,... 
60 
– Похоже, Володя, ты прав, эти несчастные на самом деле циркачки… Сегодня же заеду в цирк и попробую навести о них справки. – Она достала из сумки фотоаппарат и сделала пару моментальных снимков с мертвых лилипуток. – Родственники или знакомые их не объявлялись?
– Нет.
– А где у тебя цыган?
– Я уж не знаю, почему его все зовут цыганом, он обыкновенный брюнет, разве что одет ярко да серьга в ухе… Я могу тебе его прикатить из холодильной, но он уже вскрыт и не так красив…
– Тогда не надо. Его тоже никто не хватился?
– По его душу звонил один человек, сказал, что приедет и заберет тело.
– Запиши все его данные и позвони мне, пожалуйста, хорошо? Меня этот цыган очень интересует. Но смотреть на него сейчас я не в силах.
– Убийцу Холодковой еще не нашли?
– Что ты, Володечка! А почему это ты вдруг спросил про нее?
– Да уж больно красивая… – Желтков стал оранжевым от прилившей к его желтой коже крови. – Я тут работаю в тишине, среди ЭТИХ, – он оглянулся, словно приглашая оценить, в какой компании ему приходится находиться большую часть своей жизни, – и в голову лезут всякие разные мысли…
– И какие же мысли пришли к тебе на этот раз?
– Думаю, что она либо слишком много знала, либо ее убили по пьяной лавочке или в состоянии наркотического опьянения, потому что она не была изнасилована… Перед смертью ее били, причем куда попало, очевидно, чтобы лишить возможности сопротивляться и сделать ей укол… Она погибла от удара о ступени, но ничего не почувствовала, потому что уже находилась без сознания…
– Послушай, ты так говоришь о ней, будто она для тебя не просто рабочий материал… Ты, случаем, не был с ней знаком?
– Изольда! Как можно вообще говорить такие вещи? Рабочий материал! Я не могу сказать, конечно, что у меня всякий раз сердце кровью обливается, когда я потрошу трупы, но и у меня тоже есть чувства. Просто так случилось, что я думал о ней и пытался представить себе ее жизнь до смерти. Ей приходилось несладко, поскольку организм был довольно изношен – занятие проституцией еще никому не прибавляло здоровья.
– А ты романтик.
– Романтики пишут стихи, а не режут покойников… – вздохнул Желтков. – Ну да ладно, вернемся к прозе. Я о Стрепетове… Ты бы видела его, когда он привез сюда вещи малышек! Да на него смотреть было больно: в кои-то веки представился человеку случай проявить себя, а тут вдруг дело передали тебе. Я его понимаю…
– Ну и черт с ним, со Стрепетовым! У него еще вся жизнь впереди. Грех, конечно, так говорить, но ему еще представится случай, подобный этому… Сам знаешь, убийства происходят не так уж и редко. Я бы на его месте ушла в адвокаты – работа непыльная, и есть возможность проявить себя, показать, на что ты способен. Это как бегун на дистанции – за тебя никто не пробежит, и твой рекорд – он только твой. Понимаешь, о чем я?..
– Да все я понимаю. Я вот смотрю на тебя, Изольда, и думаю, почему ты, такая красивая и умная баба, и одна?
– Не люблю, когда меня называют бабой.
– Считаешь, это грубо?
– Грубо.
– А сама матом вон как ругаешься…
– Это правда. Научилась.
– А про Блюмера что не спрашиваешь?
Изольда некоторое время молча смотрела на Желткова, после чего развела руками:
– Послушай, тебе не кажется, что с нашим народом что-то происходит? Столько трупов за пару недель! Ты не устал их потрошить?
– Устал. Но лучше уж с ножом, чем под ножом… Пойдем к окну, Блюмер там лежит…
Изольда, которая успела увидеть труп Блюмера еще у него дома, глядя на страшное почерневшее тело адвоката с грубо прошитым нитками швом-рубцом от горла до паха, да еще и с большой раной на поросшей щетиной щеке, содрогнулась.
– Ну и что ты можешь мне о нем сказать?
– О нем лично – ничего, поскольку мы не были с ним друзьями, а что касается его смерти, то очень уж странное удушение. Смерть наступила от асфиксии, нехватки кислорода в легких, но эти самые легкие тоже были сдавлены, так же как плечи, на которых сохранились следы давления… Словно он был в тисках или под прессом, но недолго, минут пять-десять, пока не наступила смерть…
– Ничего не понимаю… – Изольда, прикрыв платком нос, едва дышала.
– Обрати внимание на рану на его лице… – продолжал невозмутимый Желтков, касаясь округлой почерневшей раны, казавшейся расплавленной бурой подковой. – Как ты думаешь, что это такое?
– У него на лоджии подоконник, покрытый жестью, с острым углом, он мог задеть щекой во время падения…
60 
